Жани Сен-Марку - Фаншетта, или Сад Надежды

Серые глаза Фаншетты снова на минуту заглянули в наглые черные глаза. Нет, эта развязная, грубая девчонка никогда не сможет понять. Как не могли понять и директора сиротских домов, из которых она бежала. Как не поймет, конечно, и сам судья. Впрочем, она и пытаться не будет что-нибудь ему объяснить. Ни ему, ни кому бы то ни было другому. В этом она себе поклялась… Просто в следующий раз она убежит только тогда, когда станет постарше. Детей и даже подростков слишком легко разыскать.

— Что же ты мне не рассказываешь, куда ты хотела уйти? — снова повторила девочка.

— Какое тебе дело? Разве я тебя спрашиваю, почему ты здесь? — возразила Фаншетта. — Съешь лучше драже, а то у тебя наверно, целый день язык чешется. Тебе только бы поговорит…

Девочка без всякого стеснения опрокинула половину содержимого коробочки к себе в ладонь. Но так как и теперь никакого протеста со стороны Фаншетты не последовало, она, в порыве великодушия, заявила назидательным тоном:

— В конце концов, хоть ты и рецидивистка, но это не так уж страшно. Особенно, если у тебя хорошее личное дело. Чем дольше я на тебя смотрю, тем больше мне кажется, что ты из тех, у кого должно быть хорошее личное дело, — добавила она насмешливо. Впрочем, под этой насмешкой скрывалось, может быть, сожаление, что она сама не может похвастаться таким преимуществом.

Фаншетта, заинтригованная таинственным «личным делом», старалась не показать, как она удивлена. Личное дело… До сих пор она слышала только о личных местоимениях, а они, разумеется, не имели никакого отношения к суду. Может быть, так называются адвокаты, которые защищают детей? Да, скорее всего, это именно так… Только бы действительно адвокат оказался очень хорошим.

Как бы то ни было, скоро все выяснится. Стук катушек по каменным ступенькам лестницы возвестил о приходе дамы в сером. Не подходя к Фаншетте, она крикнула:

— Идем наверх! Быстро! Произошла ошибка. Судья ждет тебя не в зале, а в своем кабинете. И ему, кажется, очень некогда…

— Я же тебе говорила! — с торжествующим видом прошептала чересчур бойкая девица. — Привет, старушка! Желаю удачнее смотаться в четвертый раз.

Фаншетта находилась в кабинете судьи. Она сидела против него одна, почти разочарованная отсутствием торжественности во всей церемонии, простотой обстановки и тем, как выглядел сам судья. Перед ней был самый обыкновенный человек, одетый не в тогу [2] Тога — длинная черная одежда, которую носят во время заседаний судьи, прокуроры и адвокаты во Франции. а в слегка поношенный коричневый костюм. Он был еще молод; сквозь толстые, как лупы, стекла очков видны были его живые глаза. А отрывистый голос судьи напоминал Фаншетте кого-то… Да, конечно! Судья был похож на врача, который лечил ее мать.

Что же касается «личного дела», то его в настоящий момент не было. Впрочем, кто знал, оно могло появиться позже…

— Ваше имя Мари Франс Дэнвиль, вы сирота, родились в Париже, — уточнял судья, перелистывая свои бумаги.

— Да, мсье, — произнесла Фаншетта, стараясь говорить твердым голосом.

Судья прочитал еще несколько строчек и продолжал:

— Вы убежали из первого сиротского дома, куда вас поместили, когда вам было двенадцать лет, через три месяца после поступления. В тот же вечер вас поймали на вокзале Сен-Лаза́р. Вы были наказаны, однако через шесть месяцев снова бежали. На этот раз вас нашли на скамейке, спящей. Все это верно?

Фаншетта утвердительно кивнула головой.

— После второго побега, — продолжал судья, — вас отправили в другой сиротский дом, под более строгое наблюдение, но вы убежали и в третий раз, спрятавшись в грузовике за тюками белья, где, к счастью, вас в конце концов обнаружили… Послушайте, девочка, что там у вас не клеится? Вас обижают в сиротском доме?

— Нет, мсье, — честно сказала Фаншетта.

— Может быть, плохо кормят?

Задавая этот вопрос, судья оглядел худенькую, бедно одетую девочку, казавшуюся еще более худой в своем темном, слишком узком пальто.

— Не очень…

— Значит, кто-то приказал вам бежать? Куда вы собирались направиться? — спрашивал судья уже более настойчиво.

— Никто меня не ждал… Я шла куда глаза глядят.

Фаншетта произносила слова четко, но монотонно, с намеренным безразличием. Это раздражало судью.

— Если даже поверить этой басне, все равно непонятно, зачем вы убегали, — строго сказал он.

Объяснить… Но зачем? После первого раза Фаншетта наивно попыталась объяснить ту прекрасную правду, которая так повелительно толкала ее к бегству. Ее приняли за сумасшедшую. Во второй раз обозвали бродягой и лгуньей… Поэтому в третий раз она уже ничего не пыталась сказать в свою защиту, а просто отвечала, как сейчас:

— Я ушла потому, что мне было скучно… Потому, что мне захотелось уйти.

Детский голос становился все более далеким, в нем звучало теперь упрямство. Судья приподнял свои огромные очки и по-новому внимательно поглядел на Фаншетту. Худое лицо с тонкими чертами показалось ему совершенно непроницаемым.

«Она смеется надо мной… или у нее какое-нибудь умственное расстройство», — подумал он и сказал вслух:

— Посмотрим ваше личное дело.

И господин судья принялся копаться в бумагах под испытующим, настороженным взглядом Фаншетты. «Личное дело», которое он без труда нашел в самой середине папки, оказалось попросту большим синим листом бумаги.

Судья углубился в чтение.

— Здесь написано, что вы, Мари Франс Дэнвиль, обычно ведете себя не плохо, — сказал он наконец. — У вас даже, кажется, ровный характер. Правда, вы слишком часто витаете в облаках, но зато добросовестно работаете, считаетесь хорошим товарищем и безупречно честны… Послушайте, девочка, зачем же все портить такими нелепыми выходками?

Казалось, судья вполне искренне, по-отечески увещевал Фаншетту. — на него, очевидно, хорошо подействовало доблестное «личное дело». Но девочка не говорила ни слова и все ниже опускала голову. Тогда он счел нужным предупредить ее:

— После трех попыток бегства было бы естественным с моей стороны отправить вас в самое строгое из наших заведений. Однако…

Однако судья колебался. Вдруг часы, зазвонив, положили конец происходившей в нем борьбе:

— Уже двенадцать! Я должен быть на другом конце Парижа. Обязательно надо…

Он на секунду остановился и еще раз взглянул на Фаншетту.

Но в эту самую минуту девочка так была погружена в свои переживания, с таким напряжением и нежностью думала о чем-то своем, что это глубоко поразило судью. Нет! Он слишком хорошо умел разгадывать то, что написано на человеческих лицах. Может быть, эта загадочная девочка во власти какой-то навязчивой идеи, но она не смутьянка. Он узнает, в чем дело!