Лев Пучков - Операция «Моджахед»

— Да ладно, — отмахнулся Иванов. — Живы — и на том спасибо. Кто ж знал... Перевяжи пока Сергея, весь рукав мокрый.

Петрушин деловито забинтовал мне предплечье. Рана, слава богу, оказалась совсем пустяковой...

Некоторое время мы молчали, прислушиваясь к беседе. Лиза общалась с женщиной на чеченском, та ей что-то отвечала — порой были слышны членораздельные фразы...

— Чего говорят? — шёпотом спросил взъерошенный Вася.

— Потом, — буркнул я. — Запись послушаем. Невнятно как-то...

Голос умирающей звучал низко и протяжно. Говорила она медленно, выстанывая каждое слово, и временами повторяла, как заклинание:

— Проклинаю... Проклинаю... Проклинаю...

Лица Лизы я не видел, она сидела к нам спиной. Но плечи нашей «штатской» дамы как-то подозрительно вздрагивали, а её левая рука всё время находилась у лица. Похоже, дама едва сдерживала рыдания. Всё-таки надо было нюхнуть нашатыря, зря отказалась. Кровищи вокруг, как в убойном цехе, обезображенные трупы валяются, у тебя на глазах тяжко умирает молодая женщина, по сути, ещё совсем девчонка... А ты сиди, как пень, и пытайся вытащить из неё последние крохи информации. Потому что так пожелали большие и сильные мужики, которые сами сделать это не в состоянии. Тут поневоле напрашивается сравнение: эту несчастную, которая очень скоро умрёт, на дело направили такие же сильные и бессердечные мужики...

Вот такие, братцы, дела. Мы, конечно, занимаемся важным и очень нужным делом... Но бывают такие моменты, когда я просто ненавижу свою работу...

Просторная комната. Стены чисто выбелены, оба окна занавешены шторами. В комнате нет мебели, как и положено, только большой зелёный ковёр на полу, с высоким ворсом. Посреди ковра лежит полуторный матрац, застеленный белоснежной простынёй, две атласные подушки, два скатанных одеяла. В углу кассетный магнитофон на батарейках играет приятную восточную мелодию. Рядом в медной чашке курятся благовония и стоят два бронзовых канделябра, каждый на три свечи. Канделябры местные — забрали у каких-то гяуров, ещё в первую войну.

Свечи горят. Сейчас уже лето, вечерами светло, но окна специально занавешены, потому что здесь происходит таинство. Да и уютнее так, это Халил придумал.

В комнате находятся двое. Наш моджахед Халил и юная чеченская девушка Эльза, которой на прошлой неделе исполнилось шестнадцать лет. Это молодожёны, у них первая брачная ночь. Или первый брачный вечер. Сейчас половина девятого вечера, нам, вообще-то, скоро надо по делам ехать... Но, чувствую, сегодня мы здесь задержимся.

Халил приступает к раздеванию новобрачной. В углу комнаты, примерно на высоте человеческого роста, замаскирована камера. Провод выведен сюда, к нам, в соседнюю комнату. Мы сидим перед монитором и любуемся тем, что происходит у молодожёнов. Эльза, естественно, об этом не знает. Качество записи не очень — надо бы света побольше. Но всё равно, это лучше любого кино. Потому что мы все знаем, какое у этого кино будет продолжение.

Девчонка робеет. У неё это в первый раз, а Халил, по сути, чужой для неё человек. Так, виделись несколько раз. Сидит, как истукан, глаза опустила. Халил только платок с неё снял, а она уже вся красная, как закат в горах, — даже при скудном освещении видно, что лицо потемнело.

— Ухх! — сквозь зубы выдыхает Абу. — Ух ты, мой барашек...

Абу жутко заводится на невинных девушек. Может месяц спокойно обходиться без женщины, но уж если дорвётся до такой вот, как эта Эльза, его ничем не остановишь. Если сейчас кто-то придёт говорить о делах, он его точно расстреляет. Только вряд ли кто станет рисковать. Все это знают, сумасшедших нет.

— Долго, — бормочет Абу. — Я уже весь горю. Что-то Халил тянет...

Халил не спеша расстёгивает пуговицы на блузке новобрачной. Улыбается, бормочет что-то ласково, типа успокаивает. Он своё дело знает. Умеет он это — раззадорить амира так, чтобы тот выл от страсти, как буйвол во время гона, и слюной капал на ковёр.

Девчонка низко опустила голову и как будто окаменела. Боится! Никакой любви тут нет, в том плане, как её понимают европейцы и прочие гяуры. Обычная история. Бедная семья, мужчин или совсем мало, или вообще нет, а те, что есть, — инвалиды. У них тут, после десяти лет войны; такое положение дел — норма. Красивая девчонка — это капитал. Надо только правильно этот капитал разместить, чтобы польза была. Мы, на их взгляд, являемся очень неплохим банком для такого капитала. Даём хороший бакшиш, обещаем потом оказать поддержку. А Халил у нас как приманка. Красивый, с глазами, как у вола, мягкий весь такой, добрый. Смотрит хорошо, как будто ласкает. Местные молодухи от него всегда млеют. Никто за руку не тащит, сами идут. Думают, вот счастье подвалило! Породниться с самим амиром Абу (Халил — его двоюродный брат) — это вам не шутки. И не беда, что в языках не разбирается, может коряво изъясняться по-русски, а по-чеченски вообще — лишь набор обиходных фраз. Зато из нации пророка, и молитвы читает получше любого улема — как песни поёт...

Вот Халил уже снял блузку. Девчонка сидит в лифчике. Теперь и все остальные заводятся, не только Абу. Что дальше будет? Юбка или лифчик? Халил каждый раз выдумывает что-то новое, любит он это дело.

Эльза в трансе, сейчас в обморок упадёт. Халил правильно понял её состояние, сделал паузу. Сам начал раздеваться. Рубашку снял, остался по пояс голый. Она не смотрит на него, стесняется. Халил успокаивает её, ласковые слова шепчет, потом даёт ей специально припасённый шарфик — давай глаза завяжем, не так стесняться будешь.

Эльза быстро кивает — соглашается. Глупая девчонка. Откуда в конце мая здесь шарфик шерстяной оказался? Очень вовремя! И кто ей сказал, что молодожёны друг другу глаза завязывают?

Странно, но ни разу ещё не было такого, чтобы новобрачная отказалась от шарфика. Все стесняются и все с благодарностью принимают помощь ласкового Халила. А может, просто потому, что они такие юные, а он красивый мужчина, и они не ждут от него никакого подвоха. Какой подвох может быть от жениха, который прямо сейчас станет твоим мужем?

Халил завязывает шарфик на голове невесты, поворачивается к камере и, лукаво улыбаясь, манит нас пальцем. Потом говорит Эльзе, чтобы немного подождала, — он сейчас разденется.

Нас дважды просить не надо, сразу встаём и направляемся в соседнюю комнату, ступая на цыпочках. Мы все босиком, у нас в доме не принято ходить в обуви, это только гяуры так делают у себя в домах.

Заходим крадучись рассаживаемся у стены, сбоку от матраца. Нас четверо: Абу, два его верных аскера — Дауд и Фатих, и я, персональный секретарь-референт, переводчик и вообще доверенное лицо. Меня Усман зовут, мы земляки с Абу, как, впрочем, и все остальные мужчины, что находятся здесь. Мало того, мы как братья, хотя и не родные по крови. Вместе с красивым Халилом нас сейчас пятеро. И всего одна невеста. Вот таков суровый быт моджахеда.