Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора

«Куда же, куда?!» — этот вопрос воспаленно пульсировал в Ставке в ту горькую весну 1942 года. Он неотвратимо нависал над людьми в генеральских мундирах даже в часы недолгого сна, в который, как в обморок, опрокидывались они после неистовых, иссушающих мозг бдений над штабными картами.

Сталин требовал от Генштаба предвидения в летней кампании, он требовал его жестко, с болезненным недоверием вслушивался в прогнозы, учитывая возможность дезинформации, на которую и сам был большой охотник.

Он чувствовал в аппарате Ставки и Генштаба растущее смятение, порожденное его недоверием к поступавшим разведданным. Оно означало, что у Верховного пока нет своей точки зрения на летнюю кампанию. Она до сих пор еще не сформировалась, несмотря на последние разведсводки. Пожалуй, самая важная из них гласила: в Лейпциге полным ходом идет печатание карты-путеводителя по Северному Кавказу в небывало большом количестве. Информация имела совершенно определенный смысл: вермахт нацелился на Северный Кавказ. Но если это дезинформация?

Зажатый тисками спешки, просчитавшись в оценке ситуации перед началом войны, хотя и всеми мерами готовился к ней, пережив злой шок перед лицом неисчислимых жертв, к которым привел его фетиш собственной непогрешимости, Сталин не желал снова оказаться в положении оракула, предсказания которого опрокидывает действительность.

Зазвонил телефон. Сталин взял трубку. Тихий, бесцветный, будто пропущенный через многие фильтры, голос Поскребышева:

— Товарищ Сталин, просит принять начальник разведуправления.

— Пусть подождет. Пригласи Жукова и Шапошникова. Скажи, Сталин просит великих полководцев уделить ему немного времени.

— Передам, товарищ Сталин, — бесстрастно отозвалась трубка.

Сталин слабо усмехнулся. Он был уверен: та интонация, с которой он вызывал начальника Генерального штаба и командующего фронтом, будет передана в точности.

Зазвонил телефон, стоявший на столике отдельно. Сталин приподнял брови — этот аппарат оживал нечасто. Взял трубку:

— Слушаю.

— Товарищ Сталин, в Наркомате внутренних дел третий день лежит письмо, адресованное вам.

— От кого?

— Исраилов из Чечено-Ингушетии.

— Исраилов? Исраилов… Этот бандит еще на свободе?

— Так точно.

— Мы послали бригаду Кобулова ловить его больше месяца назад. Кобулов не справляется. Что в письме?

— Оно… предельно оскорбительно.

— Поэтому Лаврентий и держит его. Хорошо.

Сталин положил трубку. Нажал кнопку звонка, сказал появившемуся Поскребышеву:

— Пусть привезут письмо Исраилова из Наркомата внутренних дел.

— Слушаюсь. — Поскребышев не уходил. — Товарищ Сталин…

— Что еще?

— Начальник разведуправления настаивает принять его. У него разведданные чрезвычайной важности.

— Если настаивает, пусть войдет.

Поскребышев отступил в сторону, и сразу же из-за его спины появился генерал.

— Что у вас? — Сталин стоял у торца длинного стола для заседаний. Глянул исподлобья, раскуривая трубку.

— Здравия желаю, товарищ Сталин.

— Настойчивость хорошая вещь, когда не перерастает в настырность. Вы уверены, что ваши сведения соответствуют вашей настырности?

— Только что доставлены разведданные чрезвычайной важности. Я не имел права не доложить о них немедленно.

К генералу у Сталина было сложное отношение, в нем Верховный и сам порой не мог разобраться. Непроницаемое, с крутыми скулами лицо начальника разведки казалось смуглой матовой маской, из-под которой упирался в собеседника физически ощутимый, плотный, негнущийся взгляд. Генерал выгодно отличался от бывшего начальника разведуправления Голикова тяжеловесностью многократно проверенного мнения. Этот человек был одним из немногих, с кем Сталин сдерживал себя, ни разу не повысил голоса. С другой стороны, никто не мог припомнить случая, чтобы сам генерал отмяк, отозвался на шутку в редкие минуты расслабленности, которые возникали в этом кабинете. Он невозмутимо пережидал их, являя собою резкий контраст с другими посетителями и не тяготясь этим.

— Что принесли?

— Краткое изложение директивы N 41 ОКВ вермахта — направление главного удара в летнюю кампанию. Карту мы изготовили сами в соответствии с данными.

Генерал шагнул вперед, раскрыл папку, вынул из нее лист бумаги, густо расчерченный, протянул Верховному. Сталин взял бумагу, всмотрелся. В карту была впаяна южная часть России: Крым, Ростовская область, Ставропольский край, междуречье Волги и Дона. Толстое венозное основание стрелы, накрыв синюшным цветом Курск, Белгород, Волочанск и Чугуев, далее разветвлялось. Сужающиеся стрелки переползали через реку Оскол и утыкались в Дон, в города Воронеж, Новая Калитва, в станицу Вешенскую. В самом низу карты стрелы охватывали с двух сторон Ростов, протыкали приморскую часть Краснодарского края, сам Краснодар и накрывали жилами Майкоп, Пятигорск и Моздок.

Сталин пристально рассматривал карту, чувствуя, как вскипает внутри беспричинный тяжелый гнев. Карта была подарком немыслимой ценности для Ставки. Изящно-наглое и аскетичное в своей сути творение чужого хищного ума, его холодная напористая логика. Все здесь подсказывало, что карта — плод долгих напряженных усилий германской военной машины. Если это дезинформация, то блестящая в своей убедительности. С этой минуты карта становилась реальностью, властно вторгалась в штабные разработки, подталкивала к определенным решениям.

Верховный терпеть не мог подталкиваний в какой бы то ни было форме и не прощал этого никому. Молчание тягостно затянулось. Наконец он прервал его низким клокочущим голосом:

— Вы понимаете, что принесли?

— Так точно, товарищ Сталин. Источник абсолютно надежен.

— Абсолютно надежного нет ничего. Это противоречит диалектике.

Без стука и доклада вошли Жуков и Шапошников, поздоровались.

— Здравствуйте, Борис Михайлович, Георгий Константинович. Разведка настаивает, что Гитлер нацелился на Кавказ. Полюбуйтесь. — Передал карту Жукову, отошел к окну. — Что думает Генштаб?

Глухая надтреснутость голоса, то, как повел он плечом, заставили быстро переглянуться Жукова и Шапошникова: Верховный с трудом сдерживал раздражение.

Шапошников и Жуков долго ошеломленно вглядывались в карту. Знание направления главного удара вермахта могло породить неограниченные варианты в штабной контригре, ловушки, контрудары. Все было слишком хорошо, чтобы поверить в карту безоговорочно.

— Пода-арочек, — хмуро процедил Жуков, — прямо яблочко на тарелочке.

— Вы, Борис Михайлович? — спросил, не оборачиваясь, Верховный.

— Крепко сработано и нахально. Похоже на аппетиты и стиль Гальдера.