Арнольд Беннет - «Великий Вавилон»

— Очень сожалею, что заставил тебя ждать, Нелла.

Это был мистер Раксоль, неустрашимый миллионер, отважившийся попросить «Ангельский поцелуй» в курительной «Великого Вавилона». Нелла — ее настоящее имя было Элен — улыбнулась отцу.

— Ты ведь всегда опаздываешь, папочка, — сказала она.

— Только в свободное время. А поесть что-нибудь найдется?

— Ничего, — кратко ответила обожаемая дочь.

— Ну давай хоть что-нибудь, все равно. Я голоден. Никогда не бываешь таким голодным, как во время безделья, — заметил любящий отец.

— Consommé Brittania, — зачитала Нелла, — Saumon d’Ecossé, Sauce Genoise, Aspies de Homard. О господи, кому нужна в такой вечер вся эта ужасная мешанина!

— Однако, Нелла, здесь ведь самая лучшая кухня в Европе! — заметил отец.

— Вот что, папа, — продолжала она как будто совсем некстати, — не забыл ли ты, что завтра день моего рождения?!

— Забывал ли я когда-нибудь о твоем рождении, о разорительнейшая из дочерей! — с шутливым возмущением воскликнул мистер Раксоль.

— Нет, в общем, ты всегда очень даже неплохо справлялся с ролью отца, — любезно ответила Нелла. — В награду за это в нынешнем году я удовлетворюсь самым дешевым подарком, какой ты когда-либо делал мне! Но только сделай мне его сегодня.

— Ну? — только и произнес он с приличествующей столь прекрасно дрессированному родителю покорностью и готовностью ко всяким неожиданностям. — Что такое?

— А вот что. Попросим нынче на обед бифштекс и бутылку пива. Это будет прелестно и доставит мне большое удовольствие.

— Но, милая Нелла! — воскликнул Раксоль. — Бифштекс и пиво у Феликса! Это невозможно! Кроме того, девушке, которой нет еще и двадцати трех лет, не полагается пить пиво!

— Я сказала — бифштекс и пиво, а что до того, что мне нет еще двадцати трех лет, то завтра мне исполняется двадцать четыре! — И мисс Раксоль сжала свои мелкие беленькие зубки.

Раздалось легкое покашливание. У столика благородного семейства стоял Жюль. Вероятно, он просто из ухарства вздумал лично прислуживать именно за этим столом. Обыкновенно он лично никому не прислуживал. Метрдотель парил надо всем, за всем наблюдал сверху, как капитан в рубке во время мичманской вахты. Удостоиться личного внимания Жюля считалось особенной честью среди постоянных клиентов гостиницы.

Теодор Раксоль с минуту колебался, потом с очаровательной небрежностью сделал свой заказ:

— Две порции бифштекса и бутылку пива.

Это был самый смелый поступок в жизни американского миллионера, хотя он и прежде, в критических случаях, не раз проявлял немалую храбрость.

— Этого нет в меню, сэр, — невозмутимо возразил Жюль.

— Ничего. Достаньте. Мы желаем.

— Слушаю, сэр.

Метрдотель пошел к дверям в кухню и, только сделав вид, что заглянул в них, тотчас вернулся обратно.

— Мистер Рокко извиняется, сэр, и очень сожалеет, но он не может сегодня предоставить вам бифштекс и пиво.

— Мистер Рокко? — переспросил Раксоль.

— Мистер Рокко, — твердо ответил Жюль.

— А кто такой этот мистер Рокко? — последовал очередной вопрос.

— Мистер Рокко — наш шеф, сэр. — На лице Жюля появилось непередаваемое выражение, словно его попросили объяснить, кто такой Шекспир.

Клиент и метрдотель переглянулись. Казалось невероятным, чтобы Теодору Раксолю, несравненному Теодору Раксолю, владельцу нескольких тысяч миль железных дорог, нескольких городов и шестидесяти голосов в Конгрессе, мог оказывать сопротивление лакей или даже целая гостиница. Однако дело обстояло именно таким образом. Когда Европа упрется в стену своей хилой спиной, даже целый полк миллионеров не обойдет ее с флангов. Жюль хранил спокойствие, как сильный человек, заранее уверенный в своей победе. Его лицо, казалось, говорило: «Однажды ты одолел меня, нью-йоркский приятель, ну а теперь — шалишь!»

Что до Неллы, знавшей своего отца, то она предчувствовала надвигающиеся интересные события, а пока простодушно ожидала бифштекс.

— Извини меня, Нелла, я на минутку, — сказал спокойно Раксоль. — Сейчас вернусь. — И он вышел из столовой.

Никто из присутствующих не знал Раксоля в лицо: он был совершенно не известен в Лондоне, поскольку на протяжении последних двадцати лет ни разу не бывал в Европе. Если бы кто-нибудь узнал его и заметил выражение его лица, то, наверно, затрепетал бы в ожидании взрыва, который мог смести в Темзу весь «Великий Вавилон».

Жюль по всем правилам стратегического искусства отступил в угол: он уже дал свой залп, теперь очередь была за противником. Опыт подсказывал метрдотелю, что посетитель, задумавший одолеть лакея, — почти всегда человек погибший, ведь лакей имеет слишком много преимуществ в такой схватке.

Тем не менее существуют люди с укоренившейся привычкой стоять на своем, даже пребывая в качестве посетителей первоклассных гостиниц. Теодор Раксоль давно уже приобрел этот полезный навык, проявлявшийся при разных обстоятельствах, кроме, впрочем, тех, когда его единственная, лишенная матери дочь Элен, девушка дерзкая и смелая, находила его волю несогласной со своей — тут мистер Раксоль неизбежно сдавался и отступал. Но когда Теодор Раксоль и его дочь случайно устремлялись к одной и той же цели, что бывало довольно часто, — ни одно препятствие не могло помешать им. Жюль, хоть и был человеком наблюдательным, все же не заметил угрожающих, выдающихся вперед подбородков отца и дочери, а то и он, пожалуй, иначе отнесся бы к вопросу о бифштексе и пиве!

Теодор Раксоль направился прямо в вестибюль гостиницы и вошел в святилище мисс Спенсер.

— Мне необходимо сию же минуту видеть мистера Вавилона, — твердо сказал он.

Мисс Спенсер неторопливо подняла белокурую голову.

— К сожалению, он, кажется… — начала она обычную в таких случаях фразу: отказывать гостям в личных свиданиях с мистером Вавилоном входило в круг ее ежедневных обязанностей.

— Нет-нет, — быстро перебил ее мистер Раксоль, — пожалуйста, без этого. У меня дело. Если бы вы были обычным гостиничным клерком, я сунул бы вам в руку два соверена, и все было бы улажено. Но поскольку вы не обыкновенный гостиничный клерк и взятку не возьмете, говорю вам коротко и ясно, что мне необходимо сейчас же видеть мистера Вавилона по самому неотложному делу. Меня зовут Раксоль, Теодор Раксоль.

— Из Нью-Йорка? — донесся со стороны двери голос с легким иностранным акцентом.

Миллионер быстро обернулся и увидел довольно приземистого господина, похожего на француза, в длинном, превосходно сшитом фраке, лысого и седобородого, с пенсне на тонкой серебряной цепочке, за стеклами которого посверкивали голубые глаза, прозрачные и невинные, как у девушки.