Роман Романцев - Родимое пятно. Частный случай

Иногда полковник брал Ральфа в свои полевые разъезды; там пса и убило электричеством на подстанции, там же его и закопали. Почти восемнадцать лет парню, а слезы были горькие, с соплями, с красными, распухшими глазами после ночи одиночества под гнилой, деревянной трибуной заводского стадиона. У Нелли тоже скатилась жемчужная слеза, когда она сказала со щебечущим горем в голосе: «Не надо было его туда пускать!»

Проводы в армию. Нелли присутствовала как его девушка. В бору удалось отделиться от всех, и они со странной внезапностью «слились в чаше» — так говорится у древних китайских мудрецов. «Бр-р, сколько комарья», — сказала она сразу после, и клятвы нежности и разлуки застыли на его губах. Потом — неизвестно когда было это «потом» — он понял: в бору случилось нечто вроде вежливого «спасибо», но за что «спасибо» — за уход или за три года или за все вместе?.. Она училась в большом городе и теперь там живет. Двое детей — мальчик и девочка, а муж — подполковник. Наверное, если бы ее выбор пал на него, он бы тоже уже был подполковником.

На Северном флоте мир прояснился от всяких интеллигентско-восточных штучек; существовала одна истина — задание выполнено; снисходительности, жалости, извинений не существовало.

Высокую мудрость какого-то главного закона жизни Геннадий ощутил на себе; впрочем, и главные законы можно переставлять на второй план, если пользоваться ими как цветками для икебаны. Еще в первые дни на корабле, когда у них в отсеке вели сварные работы, командир отсека, рыжий горлопан-весельчак, бросил ему:

— Ну-ка, дух, слетай на палубу, попроси у ребят кувалду.

— Зачем нам кувалда? — удивился Огородников.

— Не понимаете? — удивился, в свою очередь, рыжий: — Бегом наверх, кувалда на шкафуте. Действуйте.

Огородников погрохотал по трапам наверх. Там под командой старшины мыли палубу.

— Ребят, где здесь шкафут? Мне бы кувалду…

— Эге, вы что, устава не знаете? — перебил его старшина: — Бегом в отсек. Доложите командиру, что старшина Узлов приказывает дать вам наряд вне очереди.

Огородников побежал вниз, доложил, получил наряд, сказал «Есть» и вновь был послан за кувалдой. Выскочил на палубу, вытянулся строго по уставу:

— Товарищ старшина, разрешите обратиться к товарищам матросам?

— Разрешаю.

— Товарищи матросы, тут где-то в шкафуте или на нем кувалда…

— Эге, да вы не только устава, вы и корабля не знаете?! Смирно! Товарищ матрос, объявляю вам два наряда вне очереди. Бегом назад, пусть Крючков присылает других, сообразительных.

Не понимаешь — действуй! — это он усвоил крепко; усвоил, что «шкафут» — это никакой не шкаф, а часть палубы перед рубкой. Кувалдой сбивали окалину после сварки. Что окалину сбивают, он же, слесарь, знал, знал! Но ведь молотком можно было обойтись…

С четкой логической цепочкой «Не понимаешь — действуй», «Действовать — это предвидеть», «Предвидеть — это знать» вернулся он со службы. Неллины редкие праздничные открытки с видами теплых морей и словами теплой дружбы лежали среди нецветных флотских фоток. Брат готовился в юридический институт. Сестра сказала: «Если тоже будешь поступать, то прокормлю тебя до августа…» Троих он должен благодарить: брат шел флагманом, сестра совала ему рубли и трешки, Нелли служила маяком и портом назначения. Он поступал в моряцкой форме, и девушки строили ему глазки — на то и моряки, чтобы им строили глазки, на то и моряцкая воля, чтобы выполнять задания, приказанные самому себе. Брат радовался, строил планы совместной столичной жизни, а сестра при поддакивании мужа Толи пугала трудностями житья на стипендию. Мать же гордилась за сыновей, но вздыхала, что костюма Геннадию не будет, потому что деньги копятся на пальто. Тут прибежала четырехлетняя племянница, стала показывать «лопнутые» чулочки, а ведь уже два раза заштопывали… Не в форме же представать Нелли на ясные очи, а джинсы брата расползаются на нем — тоже не наштопаеться… И Огородников наказал брату оформить ему перевод на заочный, а Толю попросил завтра же поговорить о нем со своим начальством; так он стал служить в милиции — пришвартовался в порту приписки, даже не взглянув на солнце в порту назначения.

В Геленджике Лебедь снял комнату — здесь по плану неделя генеральной репетиции. На пляж они с Костькой приходили основательно, при авоське с едой. И везде он таскал этюдник, иногда раскладывал его в безлюдном месте, делал пейзажные наброски. Костька-Кроль обитал поблизости — собирал красивые камешки, играл в догонялочки с прибоем или же выкапывал ямку, наполнял ее водой и кричал: «Пап, у нас теперь будет и море, и озеро!» Даже маленькому человеку недоставало одного большого моря, а для самореализации хотелось еще и озеро. «Реализовать себя» — эта газетно-заголовочная фраза уже несколько лет служила Лебедю вершиной философии. Его призвание — делать деньги — вот он и реализовывал себя по возможности.

Неделя как сопля. Все нормалек, а тягомотина — хоть вой; каждая фигня, мелочовка колотит по мозгам как по кастрюле с дерьмом. И надо же было идиоту начитаться всяких чернильных дуроплетов. Зачем ему, простому пареньку с юга, знать про символы, предчувствия и другую прочую муру. Поди теперь разберись, что сулят ему предчувствия. Как перед глубоким, рекордным нырком — вот наберет воздуха, уйдет под воду и вдруг почему-то не вынырнет. Удача как наказание, если обязан делать ее еще удачнее! Все решалось на подъеме души, на поразительно идеальной логике, — вот когда грелась кровь; сами деньги — муть, но сделать хороший куш — вот гордость, вот смысл! Пока все нормалек, но, видно, из-за Костьки он стал кукситься, мандражировать… Слинять бы в Ялту, научить его плавать, закалить, силенку подкачать… Лебедь нервничал; мелькало ощу* щение бессмысленности задуманного, высшей, пока еще недоступной ему бессмысленности; витал призрак жалкой напрасности всей его жизни — напрасной и если нырнет, и если нет. И он поклялся завязать. Клятва как-то успокоила, будто заведомо обеспечивала успех в этот, последний, раз. Он был уверен, что последний, поскольку своих клятв он еще не переступал.

Вот уже несколько лет теткина страсть к замужествам сочеталась с пенсионными мечтами-подсчетами. Вдобавок она старательно покупала облигации, билеты лотерей и спортлото — была убеждена, что крупная сумма на сберкнижке решила бы вопрос замужества, да и пенсия страхового агента — это не фонтан. Лебедь советовал ей родить без мужа, пока еще есть порох, а к пенсии, глядишь, сынок уже и школу закончит. Но она отговаривалась тем, что в свое время Левка ей был как сынок, и укоряла: мол, он теперь как мужчина мог бы подыскать ей приличного надежного друга.