Треваньян - Шибуми

Закончит ли когда-нибудь эта женщина перечислять свои пустячные провинности? Был уже вечер, стемнело, и в старинной церкви сгущался мрак; отца Ксавьера не на шутку начинал мучить голод. Как раз перед тем, как эта длинноязыкая болтунья втиснула свои телеса в маленькую исповедальню, он обнаружил, что она последняя из кающихся. Проповедник вздохнул и, прервав поток ее излияний, признаний в мелких оплошностях и упущениях, назвал женщину “дочь моя” и сказал, что Христос все слышит, все знает и прощает ей прегрешения; затем он наложил на нее епитимью из множества молитв, которые она должна будет прочитать, так что женщина почувствовала себя совсем уж важной персоной.

Когда кающаяся выбралась наконец из маленькой, тесной комнатушки, проповедник откинулся на спинку стула, выжидая, пока она уйдет из церкви. Не подобало ему проявлять чрезмерную поспешность, показывая, как он торопится попасть на бесплатный обед с вином. Он уже собирался встать, когда занавесь всколыхнулась и еще один кающийся скользнул в полумрак исповедальни.

Отец Ксавьер нетерпеливо вздохнул.

Очень тихий голос произнес:

– У вас всего лишь несколько секунд, чтобы помолиться, отец.

Священник напряженно вглядывался в темноту, стараясь разглядеть сквозь занавесь странного прихожанина, внезапно челюсть у него отвисла и он задохнулся от изумления и ужаса. У того, кто стоял по ту сторону занавеси, голова была обвязана так, как перевязывают мертвецов, пропуская повязку под подбородком, для того чтобы рот их произвольно не открывался. Неужели привидение?

Отец Ксавьер, слишком образованный, для того чтобы поддаться суевериям, отшатнулся от занавеси, выставив перед собой распятие.

– Прочь! Убирайся! Ай, Господи!

Снова раздался удивительно тихий, глухой голос:

– Вспомни Беньята Ле Каго.

– Кто ты? Зачем?..

Плетеная занавесь зашуршала, и острие макилы Ле Каго прошло между ребер священника, пронзив ему сердце и пригвоздив его к стене исповедальни.

Никогда уже теперь не удастся поколебать веру крестьян в зловещее предзнаменование часов, бьющих во время Сагары, ведь оно оправдалось самым непосредственным образом. В последующие месяцы новые цветистые нити, новые красочные подробности вплелись в народные легенды о Ле Каго – о герое, который таинственно исчез в горах, но, как говорят, внезапно появляется каждый раз, когда баскским борцам за свободу особенно нужна помощь. Дух мщения вселился в макилу Ле Каго, и она, прилетев в деревушку Алос, покарала иуду-священника, который выдал бандитам этого героического баска.

Стоя в шикарном лифте, Хел попытался осторожно пошевелить челюстью. За восемь дней, которые прошли с тех пор, как он условился об этой встрече, раны на его лице почти зажили. Челюсть, правда, двигалась еще не очень свободно, но унизительная марлевая повязка была уже больше не нужна; кожа на руках тоже была еще очень нежная и чувствительная, но бинты уже сняли; окончательно прошли и желтоватые следы синяков на лбу.

Лифт остановился, и дверь открылась прямо в наружный кабинет. Секретарь тут же вскочил, приветствуя вошедшего с заученной безразличной улыбкой.

– Мистер Хел? Председатель вскоре примет вас. Другой джентльмен уже ожидает в приемной. Не будете ли вы так добры составить ему компанию?

Секретарь был красивый молодой человек в шелковой рубашке, расстегнутой до середины груди, и туго обтягивавших его ноги брюках, из-под тонкой ткани которых явственно выпирал бугор его полового члена. Он проводил Хела в приемную, обставленную, как гостиная в каком-нибудь уютном деревенском доме: стулья с мягкими сиденьями, обтянутыми материей в цветочек, кружевные занавески на окнах, низкий чайный столик, два кресла-качалки, безделушки на застекленных полочках этажерки и фотографии трех поколений семьи в рамочках на пианино.

У джентльмена, который поднялся с мягкого дивана, были семитские черты лица, но оксфордский акцент.

– Мистер Хел? Давно и с нетерпением ожидал этой встречи. Меня зовут мистер Эйбл, и я представляю интересы ОПЕК в делах вроде этого.

Он пожимал руку чуть-чуть сильнее и несколько дольше, чем нужно, что выдавало его сексуальные наклонности.

– Присядьте, пожалуйста, мистер Хел. Председатель вот-вот подойдет. В последний момент что-то произошло, и ей пришлось спешно уехать.

Хел выбрал наименее безвкусный стул.

– Ей?

Мистер Эйбл мелодично рассмеялся:

– Ах, так вы не знали, что Председатель – женщина?

– Нет, не знал. Почему бы в таком случае не назвать ее Председательницей или еще каким-нибудь из этих безобразных словообразований, которые американцы, в ущерб благозвучию, используют для выражения различных понятий общественной жизни: заседатель, например, или законодатель, или работодатель, – в общем, что-нибудь вроде этого?

– Ах, вы увидите, что Председатель совершенно лишена обычных человеческих предрассудков, она вовсе не ищет признания, оно ей не нужно. Такая индивидуализация для нее означала бы некоторую степень падения, шаг вниз.

Мистер Эйбл улыбнулся и кокетливо склонил голову набок.

– Знаете, мистер Хел, мне посчастливилось довольно много узнать о вас еще до того, как Ма пригласила меня на эту встречу.

– Ма?

– Все, близкие к Председателю, зовут ее миссис Перкинс или Ма. Нечто вроде семейной шутки. Глава Компании, понимаете?

– Да, понимаю.

Дверь во внутренний кабинет открылась, и мускулистый молодой человек, сильно загорелый, с вьющимися золотистыми волосами, вошел в приемную.

– Поставьте поднос здесь, – обратился к нему мистер Эйбл. Затем он повернулся к Хелу: – Ма. без сомнения, попросит меня разливать чай.

Загорелый красавец вышел, предварительно расставив на столике чашки из толстого дешевого фарфора с нарисованными на них голубыми ивовыми веточками.

Мистер Эйбл заметил взгляд Хела, который тот бросил на чашки.

– Я понимаю, о чем вы думаете. Ма предпочитает, чтобы вещи были, как она сама говорит, “домашними”. Я узнал о вашей интереснейшей, насыщенной событиями жизни, мистер Хел, некоторое время назад, на одном коротком совещании. Я, разумеется, никак не ожидал встретиться с вами лично, тем более после того, как Даймонд доложил о вашей гибели. Поверьте мне, я очень сожалею о том, что специальная полиция Компании сделала с вашим домом. Я считаю это непростительным варварством.

– Неужели?

Хела раздражала задержка, и у него не было ни малейшего желания терять время понапрасну, болтая о пустяках с этим арабом. Он встал и подошел к пианино со стоявшими на нем фотографиями.

В эту минуту дверь во внутренний кабинет отворилась, и вошла Председатель.

Мистер Эйбл мгновенно вскочил на ноги.