Николай Далекий - Ромашка.

Кто же ее тут встретит? Ей сказали, что встретят обязательно, встретят и узнают.

Осматриваясь по сторонам, она слегка замедлила шаги.

В ряду чистильщиков сапог особенно суетился, стараясь привлечь внимание, хлопец в ватнике и сдвинутой на затылок шапке–ушанке. Он лихо постукивал щетками по ящику и улыбался щербатым ртом. Оксана узнала: ее давний знакомый Тарас Шумко. Она обрадовалась: значит, Курту Мюллеру удалось спасти этого подростка. Но ведь они должны были уйти в отряд? Почему же Тарас очутился в Полянске? Может быть, именно ему поручили встретить ее?

— Барышня хорошая! Сестрица! Сюда, сюда, пожалуйста, красавица! Наведем блеск, крем с гарантией, последний крик европейской моды!

Оксана подошла и поставила ногу на ящик.

— Айн момент! Работаем экстренно, вне конкуренции, имеем благодарности от дойч офицеров. Айн момент, я оботру грязь, виноват, пыль тряпочкой стряхну. Порядок! Аккуратность. Битте, дайте Другую вашу ножку.

Язык у хлопца напоминал трещотку. Он болтал без умолку, пересыпая короткие фразы немецкими словами и, пока девушка сменяла ногу на ящике, успел выбить щеткой лихую барабанную дробь.

Внимательно прислушиваясь к каждому слову Тараса, Оксана смотрела на голые ветви деревьев привокзального скверика. Почки приобрели коричнево–розоватый оттенок. Весна, скоро зацветут сады…

— Битте! Вы приезжая? Подтяните голенище! Гут! Квартиру здесь можно найти. Айн момент, барышня! Где? Да где вам понравится. Лучше на Огородной. Битте, пожалуйста, левую ножку. Конечно, обстановочку, посуду нужно приобрести. На базаре можно купить старую кастрюлю или еще что. Чего, дырка? В два счета запаяете. Мастер сам вас найдет. Сейчас каждый хочет заработать. Секунда терпения, я бархаткой, бархаткой только.

Подросток работал быстро, с артистической ловкостью. Цветки, черная бархатка мелькали в его руках, казалось, летали по воздуху, точно хлопец жонглировал ими. Все, что он говорил молчавшему, не обращавшему на него внимания клиенту, можно было принять за назойливую болтовню услужливого и словоохотливого человека. Впрочем, к его словам, кроме Оксаны, никто не прислушивался: работавшие по соседству чистильщики так же шумно обслуживали своих клиентов.

В течение трех минут старенькие хромовые сапожки Оксаны приобрели зеркальный блеск. Тарас откинулся назад и с довольной усмешкой, как художник, любующейся своим шедевром, осмотрел их.

— Гут! — удовлетворенно кивнул он. — Можете садиться на фаэтон и — хоть на бал. С вас три марки без сдачи. Позвать извозчика?

И, не ожидая согласия, хлопец заорал во все горло в сторону биржи извозчиков.

— Куприян Егорыч! Лихач!

Восседавший на козлах облезшего фаэтона дедок с седой острой бородкой торопливо огрел кнутом тощую клячу и подкатил к Оксане.

— Прошу! Куда ехать прикажете?

— На аэродром, — сказала Оксана, усаживаясь позади него на потертую кожаную подушку.

Дедок оглянулся и еще раз окинул девушку критическим взглядом.

— Это на Степную улицу вам?

— Я сказала вам ясно: на аэродром, — подняла на него строгие глаза Оксана.

— Пожалуйста, — задергал вожжами извозчик. — Мигом домчим. Но–о! Застоялся, черт!

Фаэтон, выписывая задним колесом восьмерки, покатил по асфальтовой мостовой.

После второго завтрака в столовой, обслуживавшей летный состав Полянского аэродрома, наступал перерыв, и официантки уходили на несколько часов домой. В эти часы начальник столовой капитан Бугель уединялся в кладовой и, подсчитав излишки продуктов, предавался горестным размышлениям. Положение начальника столовой было поистине дурацким. Представьте человека, сквозь пальцы которого течет золотой поток, а он не может сжать их, чтобы удержать хотя бы горсть золотых монет.

Золотым потоком были те продукты, какие капитан Бугель без особых ухищрений со своей стороны мог экономить почти каждый день. В городе голодали. Бугель знал, что многие женщины для спасения больных детей охотно отдавали свои толстые обручальные кольца за три–четыре плитки шоколада. Кольца, броши с драгоценными камнями, браслеты, золотые коронки для зубов, шкурки чернобурых лисиц, бобров, выдр — все это еще имелось у населения и все годилось для Бугеля. Одна посылка, набитая такими вещами и отправленная в Германию, могла обеспечить его на всю жизнь. Но его богатство — банки консервов, сливочное масло, плитки шоколада, какао, сахар — оказывалось призрачным, неуловимым. Сам он, не имея верного, ловкого, знающего русский язык помощника, не мог реализовать ни одного грамма. Русские девушки, работавшие официантками в столовой, не годились для этой цели. Ни одной из них капитан не доверял полностью. Нелепая ситуация! С ума можно сойти!

Телефонный звонок прервал горестные размышления начальника столовой. Он взял трубку. Из караульного помещения сообщали, что с ним хочет поговорить некая Анна Шеккер. Анна Шеккер? Это имя ничего не говорило Бугелю. Но Анна Шеккер, судя по фамилии, была немкой, и капитан, не раздумывая, приказал привести ее к нему.

Через несколько минут в столовую вошла худенькая девушка в старом потертом пальто и ярко начищенных сапожках, державшая в руке жалкий баульчик. Ее сопровождал солдат.

— Капитан Бугель? — произнесла девушка четко, но с легким акцентом. — Я бы хотела поговорить с вами, господин капитан.

Словно не замечая недоумения на лице капитана, она окинула взглядом пустой, с несколькими рядами столиков, покрытых зелеными клеенками, зал и удовлетворенно кивнула головой. Этот кивок означал, что она может изложить суть дела здесь.

— Я с дороги… Вы мне позволите присесть?

— Пожалуйста, — неохотно предложил капитан, не спускавший настороженных глаз со странной посетительницы.

Девушка присела на стул, расстегнула верхнюю пуговицу пальто и в свою очередь спокойно, но немного грустно оглядела фигуру начальника столовой. Это был высокий толстый человек с маленькой острой лысой головой. Живот капитана начинался где–то у двойного подбородка. Он был похож на вытянутую вверх бочку, перехваченную посредине одним обручем — широким толстым ремнем.

— Я вас слушаю, — сказал капитан неприязненно. Он не любил, когда его долго рассматривают.

Оксана показала удостоверение, коротко изложила биографию Анны Шеккер и изъявила желание поступить на работу в столовую.

Капитан Бугель выслушал девушку, глядя на нее своими широко раскрытыми, тусклыми, немигающими глазами, окруженными бледными отечными мешочками дряблой кожи. Унылое, флегматичное выражение лица было для Бугеля своеобразной маской, за которой этот осторожный хитрец скрывал свои истинные мысли и чувства.