Анатолий Чехов - Чёрный беркут

Генерал сделал паузу. Молчал и Яков, еще не зная, что ответить то ли на предложение, то ли на приказ генерала.

— Надеюсь, вы понимаете, как важно в условиях войны сохранить высокую боеспособность границы. Придет к нам пополнение, молодняк и пожилые люди. Границу они не знают, обучать их придется заново. Надо полагать, немецкие фашисты будут пытаться еще активнее забрасывать к нам шпионов и диверсантов. Активизируются и наши старые «знакомые» вроде Таги Мусабек-бая. Словом, дел прибавилось. Решайте, Кайманов, поставьте себя на мое место и скажите сами, могу ли я сейчас удовлетворить вашу просьбу об откомандировании на фронт?..

— Постараюсь оправдать доверие, товарищ генерал, — после непродолжительного молчания сказал Яков.

Он понимал, что любые другие слова были бы лишними. Приказы не обсуждаются. Но генерал и не приказывал вроде, а старался просто убедить его, что он нужен границе.

— Я так и думал, что вы все поймете, — сказал генерал. — Теперь о делах конкретных. С Логуновым я уже говорил. Прежде всего, учтите, что на нас, пограничников, теперь ложится еще большая ответственность за воспитательную работу среди населения. И еще. В военное время заставам придется перейти на некоторое самообслуживание: самим заготавливать сено, дрова, может, даже картофель и овощи. Дело для вас знакомое, вам, как говорится, и карты в руки...

Генерал ставил общие задачи, а Яков за каждым его словом видел огромную работу, которая всей тяжестью ляжет на плечи заместителя коменданта участка. Это не пугало его, хотя он прекрасно понимал, что значит обеспечить заставы всем необходимым. Стычки с контрабандистами уже давно вошли в его жизнь, стали неотъемлемой ее частью. Не страшил и перевод застав на частичное самообслуживание. Опыт, накопленный за время работы председателем поселкового Совета, давал ему полное право заявить, что и с этим делом он справится. Тревожило другое — сможет ли он обучать новичков? Нужны специальные военные знания, а у него их не так много.

«Что ж, придется самому учиться у Логунова, у начальников застав», — подумал Яков.

— Дело вам доверяется большое, Кайманов, — сказал генерал, выходя из-за стола. — Пограничникам и в мирное время приходилось мало спать, а теперь тем более спать будете вполглаза. Надеюсь, трудности вас не испугают. И вот еще что. Получен приказ о присвоении вам командного звания старший лейтенант, с чем и поздравляю.

Взволнованный вышел Кайманов от генерала. Сразу поехал домой. Сообщил Ольге о своем новом назначении. Под вечер пешком отправился в комендатуру.

Вот и знакомое одноэтажное здание. У входа Якова встретил Логунов, как всегда, подтянутый, быстрый в движениях, только больше обычного озабоченный. На петлицах гимнастерки по две «шпалы» — майор. «Значит, как и Федору, присвоили очередное звание, одновременно с назначением на новую должность».

— Салям, Яков Григорьевич. Поздравляю. Очень рад, что будем работать вместе. — Приветствовал его Логунов. — С чего думаете начать?

— Поеду по заставам, товарищ майор, познакомлюсь с людьми. На завтра думаю созвать совещание руководителей бригад содействия. На них теперь ляжет особенно большая нагрузка.

— Ну что ж, решение правильное. Действуйте. А сейчас едем в НКВД. Просят помочь допросить Шарапхана. Нужен переводчик. Бандит не признает даже то, что он — Шарапхан.

— Шарапхан?..

Яков почувствовал, как в висках застучала кровь. Все, что долгие годы было связано с этим именем, что выстрадал он, что запомнил с детства, вновь поднялось в нем лютой ненавистью к заклятому врагу. Он затянул поясной ремень, надвинул на глаза козырек фуражки, приказал дежурному на завтра вызвать руководителей бригад содействия, пригласить Амангельды, Аликпера, Барата, Балакеши.

Спустя некоторое время Логунов и Кайманов уже входили в серое здание НКВД. Когда шли по коридору, Якову вспомнилось, что именно здесь он навсегда простился с Василием Фомичом Лозовым. Перед его глазами будто снова промелькнула тяжкая сцена прощания.

В городе ходили слухи, что в управлении НКВД за последнее время проведена реорганизация: наиболее «ретивые» сотрудники, допрашивавшие арестованных «с пристрастием», уволены. И все же в глубине души у нового заместителя коменданта погранучастка оставалось чувство настороженности. Невозможно было забыть то, что произошло с Лозовым.

Вошли в один из многочисленных кабинетов. За столом капитан. Тут же следователь комендатуры Сарматский. Ближе к двери, на табуретке, сидел человек могучего телосложения, с лысым теменем, крючковатым носом, круглыми, как у беркута, глазами. Его коричневое от загара лицо с жесткими складками рта было изрыто оспой. Тяжелым взглядом из-подо лба встретил он вошедших.

Поздоровавшись с Сарматским и оперативником, Яков остановился перед Шарапханом, некоторое время смотрел на него, собирая всю свою волю, чтобы не дать прорваться душившей его ненависти, потом произнес по-курдски:

— Правду сказал Каип Ияс, что ты труслив, как шакал.

Шарапхан окинул его изучающим взглядом, промолчал.

— Такая слава о тебе, Шарапхан, а ты боишься даже имя свое назвать!

Шарапхан опять ничего не ответил, лишь едва заметно усмехнулся.

— Какой же ты главарь, если ведешь себя как последний шакал? Или меня не узнал?

Шарапхан и на это ничего не ответил.

— А ведь мы с тобой давно знакомы, Шарапхан. С тех пор как я вот таким пацаном по Даугану бегал. Ты стрелял в моего отца. Если ты меня боишься, значит, дерьмо ты, а не Шарапхан.

В лице бандита что-то дрогнуло. Свирепые глаза его налились кровью, но он сдержал себя, негромко проговорил:

— Всю жизнь я жалел, что и тебя тогда вместе с твоим отцом не убил.

— Узнал все-таки?

— На отца похож, — не опуская ненавидящего взгляда, сказал Шарапхан. — Попал бы на моей дороге раньше, я бы с тобой долго не разговаривал.

Кайманов едва справился с собой, стараясь ничем не выдать давивший сердце гнев. Отец, Каип Ияс, пуля в груди Аликпера, десятки других людей, погибших от рук бандита, — слишком дорогая цена за то, чтобы разговаривать сейчас с Шарапханом.

— Когда уходит из жизни большой человек, — проговорил Шарапхан, — за ним все равно уйдут те, кто топтал его следы. Шарапхан не один.

— Грозишь, сволочь? — не выдержал Яков.

— Увести арестованного, — приказал капитан.

С ненавистью и гневом наблюдал Кайманов, как медленно поднялся со своего места Шарапхан и, ссутулив могучие плечи, пошел к двери. У порога остановился, повернулся всем корпусом, сказал:

— Прощай, Ёшка. Боялся я. Думал, Кара-Куш — сопляк, пустое слово. Вижу, сила... От такого пулю получить не стыдно...

Еще раз окинув всех тяжелым взглядом, неторопливо вышел в сопровождении конвоиров.