Леонид Земляков - Янтарное ожерелье

— Готов, — вырвалось у Чарли.

— Тише, ты, — шепнул одноглазый.

Он стал на колени и начал шарить по карманам убитого.

Чарли ждал, тревожно озираясь по сторонам.

— Что за дьявол, — поднимаясь, пробормотал одноглазый. — Смотри: кроме этого — ничего нет...

На ладони его лежали серебряные часы, бумажная ассигнация и янтарное ожерелье.

— Стоило из-за этого пачкаться, — с досадой произнес Чарли.

— Кто же знал... — пожал плечами одноглазый. — И в нашем деле бывают промахи.

В ту ночь Ли Чан спал плохо. Беспокойно ворочаясь на лежанке, он думал о письме, полученном из Пекина.

Там, на родине, люди стали свободными. Теперь Китай — великая и независимая держава. Там нет больше иностранных колонизаторов, нет помещиков и богатеев.

И каждый может строить жизнь по своему желанию.

Об этом писал Ли Чану его дядя Ван Си.

Раньше Ван Си был кули в Шанхайском порту. А теперь он — передовик труда и пользуется заслуженным почетом. Семья его живет в достатке. Все кланяются Ли Чану и зовут домой. Пусть не сомневается: и для него здесь найдется достаточно рису.

Сон бежит от Ли Чана. Он тяжело вздыхает, садится на лежанку.

Конечно, неплохо бы вернуться в Китай. Там можно стать настоящим человеком.

Ну, кто такой он сейчас, здесь, в Сингапуре? Полунищий торговец — не больше. Доход, который приносит ему жалкая лавчонка, мал, очень мал. Его едва хватает на то, чтобы не умереть с голоду. Да и какой доход может принести торговля морскими раковинами и сувенирами для иностранцев?

И все же трудно расставаться с насиженным местом, ох, как трудно.

Сейчас Ли Чану сорок лет. Он вспоминает, как десять лет назад, опасаясь наказания за участие в забастовке, он бежал из гоминдановского Китая, спрятавшись в трюме английского корабля.

Очутившись в Сингапуре, он работал на фабрике, был уличным торговцем, разносчиком газет.

Отказывая себе в самом необходимом, живя впроголодь, он собрал небольшую сумму и купил эту маленькую лавочку, рассчитывая дожить остаток своих дней без нужды.

Но мечты так и остались мечтами...

Ли Чан медленно обводит взглядом стены своей лачуги.

Освещенные тусклым светом коптилки, стоят на полках уродливые фигурки бонз. В углу поблескивает матовый панцирь гигантской черепахи. Пятиконечные высушенные морские звезды давно ждут покупателей...

— К черту! — внезапно решает Ли Чан, — брошу все и уеду.

И от этой мысли ему сразу становится легче.

Вскоре сомнения снова одолевают его.

И он сидит, слегка покачиваясь, размышляя о будущем...

Внезапно раздается стук.

Ли Чан от неожиданности вздрагивает, затем вскакивает на ноги и на носках подбегает к дверям.

— Кто? — тревожно спрашивает он.

— Открывай! Это я, Кривой Джим...

Ли Чан слышит знакомый голос и успокаивается. Он отодвигает засов, открывает дощатую дверь.

В лавку входят двое. Одного из них китаец знает давно. Ему не раз приходилось иметь с ним дело. Время от времени одноглазый приносил ему для продажи разные вещи: добротные бумажники, часы и дамские украшения.

Ли Чан догадывался о занятиях своего клиента, но никогда не рисковал спрашивать его об этом. Тем более, что тот обычно был сговорчив, не торговался по мелочам...

Сейчас Кривой Джим чем-то взволнован. Ли Чан молча следит, как он выкладывает на прилавок часы и небольшое ожерелье.

Часы не привлекли внимания Ли Чана, а вот ожерелье заинтересовало антиквара.

Ли Чан осторожно взял его и поднес к свету.

Ожерелье было причудливой формы. Каждая из девятнадцати бусинок его отличалась одна от другой. И что удивило Ли Чана — на всех гранях были нанесены странные знаки. Очевидно, это были буквы какого-то языка — языка, которого китаец не знал.

Пока антиквар был занят осмотром, одноглазый терпеливо ждал. Его товарищ стоял у входа, куря сигарету.

Наконец Ли Чан поднял голову.

— Сколько? — коротко спросил он.

— Десять долларов, — отозвался одноглазый.

— За ожерелье?

— За все.

— Часы мне не нужны, — мотнул головой Ли Чан.

— Как хочешь, — сказал одноглазый и взял с прилавка часы. Потом протянул руку за ожерельем.

— Разве ты ничего не уступишь? — попробовал торговаться антиквар.

— На этот раз — нет.

Ли Чан на мгновенье задумался. Ожерелье, несомненно, стоило этих денег. Можно неплохо заработать, если... если найдется хороший покупатель.

Антиквар вынул из шкатулки зеленую бумажку и протянул ее одноглазому.

Кривой Джим, не глядя, сунул деньги в карман.

— Ну, прощай, старая крыса, — бросил он китайцу и, обернувшись к спутнику, сказал:

— Идем, Чарли.

Дверь захлопнулась. Ли Чан задвинул засов, подошел к прилавку и склонился над ожерельем...

Василию Рогову необычайно тяжело было расставаться с деньгами, полученными за рейс от Владивостока до Сингапура. Хотелось потратить их только на себя.

Но, памятуя о строптивом нраве горячо любящей его супруги, Рогов понимал, что совершенно невозможно явиться в Южный с пустыми руками. После долгих колебаний он все же решил приобрести для жены подарок, кстати сказать, обещанный перед уходом «Востока».

Рогов медленно шел по улице, поглядывая на витрины туземных лавчонок, в надежде разыскать экзотический и притом недорогой сувенир.

Рогов неспроста забрел в этот район. Будучи человеком расчетливым, он знал, что здесь за полюбившуюся ему вещь он заплатит гораздо дешевле, чем в фешенебельном магазине на Викториа род, центральной улице Сингапура.

Тропическое солнце висело над головой. И даже широкие кроны кокосовых пальм не давали тени.

В глубине лавок на циновках дремали утомленные жарой торговцы.

Улица была пустынна. Лишь изредка попадались нищие в жалких рубищах.

Рогов, то и дело вытирая потное багровое лицо платком, продолжал поиски.

Наконец, счастье улыбнулось ему.

За давно не мытым, запыленным стеклом витрины он увидел ожерелье.

Впоследствии Василий не мог сказать, чем оно привлекло его. То ли оригинальностью граней, то ли цветом...

А может быть, слишком необычно выглядело ожерелье, матово-желтое и эффектное, среди рухляди, сваленной на витрине.

Рогов решительно шагнул в открытую дверь и очутился в полумраке.

Прошло несколько минут, прежде чем глаза Василия привыкли к темноте, и он смог разглядеть стоявшего у стены китайца.

Тот, скрестив на животе руки, выжидательно смотрел на покупателя.

В синем халате, с любезной улыбкой на пергаментно-желтом лице, продавец казался воплощением любезности.

— Что вам угодно, господин?