Борис Соколов - Абхазская повесть

— Что-ж, пошли назад! — внезапно предложил помрачневший Дробышев и быстро направился к выходу. Ему захотелось остаться одному, скорей добраться до гостиницы, броситься на кровать, закрыть подушкой голову и ни о чем не думать.

— Ты долго пробудешь у нас в Сухуми? — догоняя его, спросил Дмитренко.

Федор замедлил шаг, остановился, сказал, немного подумав:

— Нет. Завтра еду домой, в Москву!

Всю дорогу шли молча. Только подходя к гостинице, Федор Михайлович вспомнил:

— А Дзиапш-ипа, надеюсь, жив?

— Нет, умер. Верней, убит.

— Убит? — вскинул голову Дробышев.

— Да. Впрочем, это темная история. Ты уехал в тридцать первом. В тридцать третьем в Эшерах в него стреляли. Позже, когда девочки подросли и им надо было учиться, он переехал в город. Работал. В тридцать седьмом-тридцать восьмом, во время болезни, когда он лежал один, загорелся его дом. Дверь комнаты оказалось запертой снаружи, хотя дочери утверждали, что уходя, они ее не закрывали. И, если бы не соседи, выломавшие дверь, он бы сгорел. Тогда этому не придали значения.

Теперь Федор шел рядом, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

— Во время войны, кажется, в сорок первом, он вернулся в Эшеры. Девочки кончили десятилетку, учились в пединституте. А в сорок втором его убили. Не знаю точно. По-моему, убили. Говорили, что он пропал из дому. Его искали и на второй день нашли… в кустах на берегу моря, с проломленной головой. Удар был нанесен сзади.

— Убийцу поймали?

— Занимался этим уголовный розыск, но так ничего и не сделал. Сам знаешь, какое было время: на перевалах — немцы, в море — немецкие подводные лодки, с Кубани и Крыма забрасывали парашютистов.

— А семья?

— Девочки учительствуют где-то на селе, — закончил Дмитренко.

«…Убили все-таки Дзиапш-ипа! — думал Дробышев. — Значит, еще есть где-то притаившееся охвостье старого. И новые наследники Крабса. Ведь там тоже растет смена, молодые, натасканные! Их ничему не научила война …»

А он хотел уйти от борьбы, на покой. Нет! Он не имел права на отдых! Во имя тех, кто погиб, кто своей кровью сделал Родину такой великой и прекрасной!

Рядом с шоссе, за невысоким барьером глухо ворочалось море, било в стену.

Дробышев подошел к каменному парапету, спрыгнул на берег. Ветер развел неспокойную зыбь. Частая волна била по камню, рассыпалась каскадами блестевших на солнце брызг.

Далеко в море, по краю горизонта ходили темные валы, сталкивались, над ними вспыхивали белые гребешки и исчезали. Пологий берег тонул в мягкой туманной дымке, за ним проглядывали спокойные лесистые горы.

Все эти годы где-то в глубине души таилось не проходившее чувство, что жизнь сведет его с Кребсом.

«Мы еще встретимся, полковник Кребс! — подумал Дробышев. — Встретимся! — вслух повторил он спокойно и твердо, поправил кобуру с пистолетом и пошел вдоль берега.

1955–1957 гг.

Москва — Сухуми — Москва

Батоно — начальник (груз.).

Мадлоб — спасибо (груз.).

Ки — да (груз.).

Ущелье на Военно-Сухумской дороге. На этом участке дорога, пробитая в горе, очень узка и опасна.

Эсер Антонов в 1918 г. с контрреволюционными целями проник в ряды тамбовской милиции, объединил антисоветские и кулацкие элементы и поднял восстание, разгромленное частями Красной Армии

Селения на Военно-Сухумской дороге, на полпути к Клухорскому перевалу, соединяющие Черноморское побережье с Северным Кавказом.

Марухский перевал — северо-западнее Клухорского перевала.

Лепешка из кукурузной муки.

ТОЗ — товарищество по коллективной обработке земли, первичная форма колхозов.

Бараташвили Николоз — крупнейший грузинский поэт-романтик XIX века.