Юрий Корчевский - Фронтовик стреляет наповал

– Да ну! Сроду не выезжал!

– Рапорта от меня ждет, а я сразу сюда.

– Бумаги обождать могут. Сам цел?

– Как видишь. А у тебя как?

– Моя половина была. Сказала: выпишут – уходи из милиции. А если уйду, что я умею? Не токарь, не плотник, только блатных ловить. Не на стройку же мне грузчиком или подсобником идти.

– Это она от расстройства.

– А кому приятно? Она же понимает, что в любой момент без мужа остаться может.

– Ты на что намекаешь? Мне не жениться?

– Не, обязательно женись. Знаешь, я вот думаю иногда. Закончилась война, лучше заживем, преступность исчезнет. А не тут-то было. Кто патриоты были, да просто нормальные мужики, или там остались в братских могилах, или вот, как ты, – лямку тянут. А эта шваль в лагерях отсиделась, жрали-пили на нарах за государственный счет, все живы-здоровы. После отсидки за старое взялись. И чувствую я печенкой – не заблудшие это овцы.

Феклистов обернулся, посмотрел – одни ли они в палате. Убедившись в отсутствии пациентов, продолжил:

– Сверху указания идут: уголовники – это оступившиеся люди, но происхождением из пролетариев или крестьянства, классово не чужды, как враги народа. А я так понял: они враги народа и есть, и власть их зря жалеет. Того же Шизо разве многочисленные ходки на зону исправили? Не зря поговорка есть – горбатого могила исправит. Мне когда тебя сватали, сказали – опер хороший, но безбашенный. Не задумываясь стреляет, видно, на фронте контуженный. Не скрою – приглядывался я к тебе. Любишь ты сам покарать, пострелять. Но так за дело. Кто сдается, ты оружие не применяешь. Я и сам так думать начинаю: шлепнул гада – в стране воздух чище.

– Не знал, что оказал на тебя дурное влияние. А вообще, с такими разговорами поосторожнее. Или услышит кто, донесет, неприятностей огребешь полную шапку. И политическую близорукость пришьют, и курс партии неправильно понимаешь.

– Я же тебе одному сказал. За время службы понял: ты надежный, это главное качество для мужика, особенно при нашей службе. Стержень у тебя есть, Андрей. Стало быть – верить можно, не пойдешь к замполиту стучать или в ГБ. А еще не трус, для опера немаловажно. Видел я разных сотрудников. Бывало, трусили. От таких я быстро избавлялся. Таким место где поспокойнее – в паспортном столе, отделе кадров. Так что, считай, сработались.

Конечно, слышать такие слова от начальника уголовного розыска приятно, от сердца они идут, от души. А не как от Щеглова при награждении – казенные безликие фразы, которые забываешь через пару минут. Никогда ранее Николай так с Андреем не говорил. То ли ранение сказалось, то ли известие о смерти Шизо?

Мужчин вообще редко хвалят. Сделал свое дело с блеском, кивнут одобрительно. Зато поругать при упущении – долго, с чувством и не один раз, а то и не один месяц. А доброе слово и кошке приятно.

– Ладно, разговорился я с тобой. Тебе еще в райотдел. Надо рапорт писать.

Прошло несколько дней. Начальство в виде начальника милиции или замполита за раскрытие дела не ругало и не хвалило. Служба такая, уголовный розыск должен раскрывать преступления. Николая через неделю из больницы выписали, но к службе не допустили. Он ходил в больницу на процедуры, на обратном пути захаживал в отдел.

– Скучно дома, а тут, можно сказать, – родные стены помогают.

– Отдохни, рана быстрее затянется.

– Было бы лето, занялся огородом, домом. А зимой что делать?

Но зима уже кончалась. Днем начинало пригревать солнце, снег таял, на тротуаре и дорогах снежная каша. Ночью подмораживало, и к утру на тротуарах и дорогах было скользко.

Количество преступлений упало. В такую погоду больше по домам сидели. В уголовном розыске благодатное затишье. Андрей опасался – не перед бурей ли затишье? Были пьяные драки, мелкие кражи, но не серьезные преступления.

Николая через две недели выписали на работу. Первое, что он сделал, – оружие из сейфа забрал.

Андрея неожиданно вызвали в Москву, в Главк. Он недоумевал – недочетов или проколов в работе нет. Награждать не за что, тогда по какому поводу вызов? Николай махнул рукой.

– Если не сказали привезти уголовные дела, не ломай мозги. Там скажут. Можешь вечером к тетке зайти, происшествий, тьфу-тьфу, – нет.

– Так я с утра на электричку. В отдел не захожу, – предупредил Андрей.

В Москве тротуары почищены, песочком посыпаны, не то что в Балашихе. В здании Главка прошел в указанную комнату.

Разговор вел улыбчивый подполковник. Андрей насторожился сразу. Мягко стелет – жестко спать. Подполковник о службе расспрашивал, хорошо ли служится, показатели раскрываемости. Андрей чувствовал – вокруг и около ходит. Каверзу готовит. Потом подполковник про операции со стрельбой расспрашивать стал. Вроде – нельзя ли было избежать? Андрей молча поднялся, сбросил пиджак, задрал рубашку. На коже розовый шрам от недавнего ножевого ранения.

– Мгновение я промедлил и нож получил. А не убил бы преступника, не стоял бы сейчас перед вами.

– Ну, это вы погорячились. А не жалко стрелять? Все же люди, пусть оступившиеся.

У Андрея вырвалось:

– Нелюди это. А пуля для них – справедливое наказание.

Сказал и пожалел. Воистину: язык мой – враг мой. Подполковник, вопреки ожиданиям, не стал воспитывать. Де – неправильный подход, искажение установок министерства. Улыбнулся, как будто обрадовался.

– В командировку вам, Фролов, придется съездить. Не волнуйтесь, ненадолго. Естественно – командировочные получите, оплата проезда, двойной оклад.

У Андрея едва не сорвалось с языка: за какие заслуги? Но промолчал.

– Вам неинтересно, куда и зачем? – удивился подполковник.

– Жду, когда вы разъясните.

– Похвально. В Ростов надо выехать. Там исполнитель в больницу попал, на операцию. Временно его замените.

– Вопрос можно?

– Конечно.

– Почему именно я?

– Тогда откровенно, но между нами. В Главк из прокуратуры постоянно приходят сообщения, если сотрудник наш оружие применяет. Обоснованно или нет, это другой вопрос. Вы – часто.

– Но ни разу прокуратура не нашла необоснованного применения.

– Похвально, соблюдаете законность. А прозвище знаете, какое вам уголовники дали?

– Вы про Стрелка?

– Знаете, значит. Так я не понял, вы согласны? Можем приказом без согласия отправить, но лучше по доброй воле.

Андрей в растерянности был. Что такое исполнитель в ростовской тюрьме, он слышал. Фактически – палач, приводивший в исполнение расстрельные приговоры. Убивал ли он людей? Конечно. И на фронте в разведке, и в мирной жизни – бандитов. Но во всех случаях ему противостояли вооруженные люди. Бандиты – с огнестрельным оружием, ножами, но все хотели смерти опера. Фактически противостояние. Задача опера – обезоружить и задержать преступника. А цель уголовника – убить или тяжело ранить «мусора» и еще побегать на свободе, покуролесить, попить водки. Тут уж кто – кого. Кто быстрее, удачливее, тот жив остался. Но стрелять в безоружного? Как-то нечестно, непорядочно. Хотя к расстрелу приговаривали уголовников отпетых, у кого руки по локоть в крови. Андрею их жалко не было. Но исполнителем быть, пусть и временно, – душе претило. Но в белых перчатках порядок не наведешь. Раньше он полагал, что высшая мера социальной защиты – расстрел – это когда заключенного ставят у стены, а несколько солдат стреляют залпом. Оказалось – ошибался. Ходили среди оперативников разные слухи. Но слухам верить нельзя. Он колебался недолго.