Валерия Вербинина - В поисках Эсмеральды

— Я не корова, я честная труженица! И, между прочим, член профсоюза! — заверещала Маруся и сделала попытку стукнуть Коку сумочкой по голове, но Опалин как-то ловко схватил ее за руку и толкнул на диван. Модистка, пораженная, что с ней так можно обращаться, вытаращила глаза.

— Так, товарищи, а теперь давайте серьезно, — предложил Ванечка, поворачиваясь к изумленным Ярославцевым. — Так что там с ЗАГСом? — спросил он, недобро прищурившись. — Раз уж вы начали о нем говорить, договаривайте до конца.

И тут, к его удивлению, хозяйка дома всхлипнула.

— Он не имел права жениться! — проговорила она сквозь слезы.

— Еще как имел, — парировал Кока.

— Она тебе не пара! — завизжала матушка так, что ее, должно быть, было слышно на другом конце улицы. — И что это за ребенок? Как ты позволил его навязать…

— Мама!

— Мало ли чей это ребенок, — ярилась матушка, — и надо же быть таким дураком!

Вконец отчаявшись что-либо понять, Опалин потребовал объяснений, и все трое Ярославцевых заговорили, перебивая друг друга. Как обычно и бывает, история оказалась банальней некуда. Принца Коку окрутила вертихвостка, с которой он познакомился на улице, и мало того, что окрутила, но он еще и тайком сходил с ней в ЗАГС. А еще у них недавно родился ребенок, вот прямо в этот самый понедельник, и вскоре после этого Кока, набравшись храбрости, принял решение во всем признаться родителям.

— Значит, в понедельник вы ездили к жене? — спросил Опалин.

— Да!

— Опишите вашу поездку в подробностях.

Кока повиновался. Из-за волнения он перескакивал с одного предмета на другой, так что из его рассказа выходило, что только что он ехал в вагоне и в следующую минуту уже держал на руках своего ребенка. Но его непоследовательность была, если так можно выразиться, вполне естественной для человека, который только что выдержал тяжелейшую сцену в своем семействе.

— Вы заходили в понедельник в Хамовнический ЗАГС? — тем не менее спросил Опалин, буравя взором собеседника.

— Зачем? — искренне удивился молодой человек.

— Ну, не знаю. Документ какой-нибудь приносили?

— Я там вообще никогда не был, — пожал плечами Кока. — Если вы о том, где мы с Надей расписались, это было совсем в другом месте. И уж точно не в понедельник, а гораздо раньше!

— Ну конечно, — прошипела маман. — Она его окрутила! Знаю я этих девиц! Она тебе угрожала, да? Обещала в угрозыск заявить, что ты ее изнасиловал? Я же говорила! Шантажистка!

— Мама, она никакая не шантажистка! Что ты мелешь…

— Дурака она искала, дурака! Чтобы его окрутить и сесть ему на шею… вместе со своим отродьем!

— Мама!

— Ничего! Мы этого так не оставим! Мы сами на нее заявим… в угрозыск… в гепеу! Аферистка! И ребенок этот наверняка не твой…

— Мама, ты же совершенно ничего о ней не знаешь! Надя чудесная…

— Да, говори мне, говори! Ты же пьешь из-за нее…

— И вовсе не из-за нее, а из-за вас! — вспылил сынок.

— Да? Что же мы такого тебе сделали? Нет, говори, говори, я слушаю! — кричала мать.

— Вы меня душите!

— Как? Когда именно? Когда деньги тебе даем на лучшие папиросы, на пиво, на девок? Когда разрешаем тебе делать все, что угодно?

— Вот именно! Вы… вы всегда благодетелей из себя корчите, да так, что мне повеситься хочется! И домой я должен приходить к восьми, и дружить должен с теми, кто вам нравится, и…

— Ах, скажите пожалуйста! Какое горе! Ему хотят только лучшего, а он… Неблагодарный! Неблагодарный!

Хозяин дома негромко кашлянул, и внезапно все прекратилось. Супруга перестала истерически кричать, и красные пятна начали понемногу отступать с ее дряблых щек. Сын замер на кушетке, тупо глядя перед собой.

«Эге-ге… семейка, — мелькнуло в голове у Ванечки, когда он как следует всмотрелся в Ярославцева. — А уши-то у Вадима Андреича волчьи! И глаза за стеклами очков холодные, как лед. Такой не то что в трамвае даст себя обокрасть — такой и сам кого хочешь облапошит…»

— Я все же не понимаю, — заговорил Вадим Андреевич, выжав из себя конфузливую улыбку, — каким образом угрозыск… и вообще… Так сказать, цель вашего визита, товарищ…

Опалин нехотя объяснил, что кто-то подделал свидетельство о смерти Маруси, из-за чего она лишилась жилплощади, и теперь он ищет шутника, который все это устроил.

— Ах, как ужасно! — воскликнула Елена Николаевна. — Я очень вам сочувствую, милая…

Но хотя перекошенный рот произносил слова сочувствия, ничего, его напоминающего, не было заметно ни в глазах хозяйки, ни в ее лице. Опалину стало неуютно, но просто так уйти он не мог.

— Мне нужна фотография вашего сына, — сказал он, обращаясь к Ярославцеву. — Для дознания. Какая-нибудь из последних… Я скоро ее верну.

— Нет, ну как вы можете подозревать… — начала Елена Константиновна, но посмотрела на лицо мужа, увидела, как он молча кивнул головой, и вышла из комнаты.

«А расклад-то в семье не такой, как говорила Маруся, — мелькнуло в голове у Опалина. — Не Елена командует, а муж дает ей командовать… И даже если она и впрямь ведет всю бухгалтерию, он наверняка после нее все проверяет…»

— Я должен извиниться, товарищ, — сказал Вадим Андреевич, улыбаясь приятнейшей улыбкой. — У нас очень дружная семья, просто это маленькое недоразумение выбило мою супругу из колеи…

— Это брак-то — недоразумение? — не удержался Опалин.

— Ну, как говорится, брак браку рознь, — по тону хозяина гость понял, что сейчас грядет одна из шуток, о которых говорила Маруся. — Бывает, знаете ли, брак, который можно исправить…

Хозяин блестел очками, всем существом источал любезность и словно забыл о том, что здесь же, в нескольких шагах, сидит его сын, которому все эти разговоры должны быть крайне неприятны. Кока молчал и тупо смотрел в стену.

Ванечка забрал фотографию, которую принесла хозяйка дома, и вместе с Марусей двинулся к выходу. Горничная, материализовавшаяся из ниоткуда, уже ждала их в коридоре.

— И часто у них такое? — не утерпел Опалин, кивком головы указывая на дверь, за которой остались хозяева.

— Бывает, — почему-то шепотом ответила девушка, хотя их и так никто не мог слышать, — но такой скандал — в первый раз!

Белый кот высунулся в коридор, зевнул, показав розовый язычок и весьма острые белые клыки, и проводил гостей внимательным взглядом.

— Нет, ну ты мне скажи, — горячилась Маруся, — ну как можно так жить?

Человек ненаблюдательный частенько бывает не на шутку поражен, когда ему открывается истинное положение вещей. Отношения, царящие в семействе Ярославцевых, изумили Марусю, и теперь ее распирало от сочувствия к Коке — даже несмотря на то, что он отозвался о ней не слишком лицеприятно. Опалин же поймал себя на мысли, что судьба нэпманского сынка, жившего на всем готовом, ему в высшей степени безразлична. У него самого не было родителей, которые всем его обеспечивали. Никто не вел его по жизни за ручку и никто не собирался подстилать соломку, если он упадет. Ванечка мог полагаться только на самого себя и отчасти — на товарищей по работе. Работа, в сущности, была единственным в жизни, что держало его на поверхности. Без нее он бы скатился до положения беспризорника (из тех беспризорников, что ходят с финскими ножами и сбиваются в банды), а то и попросту преступника. А Опалин уже успел уяснить, что как только ты переходишь на другую сторону закона, пути назад уже нет, и никакие слезливые истории о перековавшихся уголовниках, мелькавшие в советской прессе, не могли убедить его в обратном.