Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

...Всю ночь Жеребцову снились бандиты, захватывающие дух погони и округлые прелести Глаши.

Ровно в девять утра в Большом Гнездниковском произошла встреча: Соколов, еще накануне соединившись по телефону 171-86 с владельцем загадочного дома по Старой Басманной неким Половинкиным, пригласил его к себе: —Для конфиденциального разговора!”

Этот Половинкин, оказавшийся зажиточным владельцем многих домов и желчным, нервным господином, никак не мог уразуметь, зачем господа сыщики желают осмотреть его дом.

— Городская управа хочет его купить под наши нужды, — соврал Жеребцов. — За о-очень большие деньги.

— Поехали, — сразу же согласился Половинкин. Путники поймали какого-то ваньку — древнего деда, не спешившего погонять полудохлую кобыленку рыжей масти, и скромненько отправились на Басманную. Хотя Соколов был в штатском неброском костюме, но его величественный вид, строгий взгляд умных глаз создавали впечатление чего-то генерал-губернаторского. Он внушительно произнес:

Господин Половинкин, ни в коем случае не говорите вашим жильцам, что мы из сыска. Не следует волновать умы.

Половинкин в ответ что-то буркнул.

...Сначала для проформы зашли в хозяйские апартаменты. Бегло огляделись и направились к дантисту. В кресле у того, открыв рот, сидела пациентка в пышном шелковом платье и с крупными бриллиантами в ушах.

— Это супруга городского головы Гучкова, — с придыханием шепнул Половинкин. — Важная дама!

Дантист зашевелил усищами.

— Что угодно, любезные?

— Простите за беспокойство, — самым душевным тоном изрек Соколов, — осматриваем здания города, чтобы предотвратить обвалы.

— Господа из городской управы, — выпалил глупый Половинкин.

Дама, продолжая держать рот открытым, удивленно вьггаращила глаза: сотрудники ее мужа? Но она таких никогда не видела.

Дантист гневно раздул щеки, отчего палкообразные усы зашевелились:

— И что вы намерены в моем доме делать?

— Осмотрим состояние кладки и быстро уйдем, — миролюбиво ответил Соколов. И поклонился даме: —

Извините, такая у нас работа. — Кивнул Жеребцову: — Николай Иванович, приступай.

Квартира дантиста ничего примечательного не представляла. Кроме обычных удобств и спальни, были крошечный зубоврачебный кабинет и обширная гостиная с мраморным камином, диваном, книжным шкафом, малиновой козеткой и прочим. Зато на стене, отделявшей от хозяйской половины, висел громадный персидский ковер, от пола до потолка увешанный старинным оружием: алебардами, пистолетами и ружьями, пищалью с золотой насечкой, булатной саблей, цепью гремячей, плеткой с серебряным набалдашником и еще чем-то.

После беглого осмотра Соколов приказал:

— Николай, займись жилыми помещениями, а я спущусь в подвал.

Жеребцов старательно осмотрел полы — не подымали ли паркет, простучал наружные стены — нет ли полого звука, побывал на чердаке и даже слазил в печь и камин — ничего интересного!

Дантист криво усмехнулся:

— Этот дом к вечеру не рухнет?

— Нет, еще долго простоит, — ответил Соколов, поднявшийся из подвала. Когда сыщики вышли на улицу, он добавил: — В подвале человеческая рука ни к чему лет двести не прикасалась!

...Как доложит наружная служба, дантист сразу же побежал к начальству — жаловаться на самоуправство.

Гартье и Соколов были вызваны к градоначальнику Адрианову. Генерал-майор гневно размахивал руками:

— Как вы смеете врываться в частные дома? Почему беспокоите честных обывателей? У дантиста Лепиньша прекрасные характеристики, у него лечатся достойные люди!

Гартье дрожал как осиновый лист, а Соколов насмешливо проговорил:

— Александр Александрович, у дантиста Лепиньша уже два года никто не лечится: он тихо лежит на кладбище. Об этом — телеграмма начальника рижского сыска Кошко. И уважаемый вами лекарь должен ответить: куда делись пять женщин? Да и шестая, войдя к лже-Лепиньшу в дом, бесследно исчезла. Заодно неплохо бы узнать его подлинное имя.

Соколов не сказал, что успел отправить для опознания в Ригу фото дантиста, добытое “оперативным путем”. И еще он приказал усилить наблюдение за дантистом: “Дышать ему в затылок, куда бы он ни пошел, демонстративно сидеть на скамейке возле его дверей. Пусть видит, что он у нас на крючке, и пусть нервничает, авось и выдаст себя чем!”

Зато Жеребцов начал сомневаться:

— В доме трупов нет! Может, дантист не убийца? А то, что живет по чужому виду — мало ли таких! Я бы за фальшивый паспорт арестовал его, допросил, и дело сразу бы прояснилось.

— Если он убийца — то трупы не выдаст, за свою шкуру будет бороться. Давай дождемся ответа из Риги. Но пока кое-что предпримем, — и Соколов поделился своей задумкой. Жеребцов был в восторге: он хохотал, хлопал в ладоши и с нетерпением стал ждать ночи — время осуществления плана.

Ночью под окнами спальни дантиста раздался хор женских голосов, жалобно стенавших: —Душегуб, почто жизни нас лишил? Ах, горько нам!”

Дантист, чей сон прерван был столь жутким способом, подскакивал к окну, кричал в темноту: “Кто тут? Чего вам?” Ответа не было. Проходило полчаса, и вновь раздавались стенания: “Убийца, душегуб!”

С первыми лучами солнца, взлохмаченный, с торчащими усами, в ночной пижаме, дантист с шумом распахнул дверь. Увидав агента, сидевшего на пороге, обрадовался, заикаясь, спросил:

— Ночью вы, извините, тут были? Голоса слышали?

Женские...

Иван Гусаков строго отвечал:

— Да, господин дантист, всю ночь, скажу прямо, дежурил. Но насчет голосов — это у вас мерещенье слуха.

— Нет, голоса явственные. Более того... — Дантист достал из кармана фото — шесть изображений женщин. Шепотом произнес: — На полу возле окна лежали. Неужели никого не заметили?

— У меня муха не пролетит! — гордо сказал Гусаков. — Эй, Новиков! Ты с торца стоял, голоса женского рода не слышал?

Из густых кустов сирени тут же вылез квадратный парень крестьянского вида, удивился:

— Никак нет, Иван Матвеевич, такого ничего не было. Всю ночь тишина, вот разве кузнечики...

Дантист поник головой, молча ушел в дом, оттуда целый день не появлялся и прием не вел. Ночью все повторилось заново: женские стенания, крики и проклятия дантиста, однажды пальнувшего в окно из антикварной пищали.

На другое утро, спозаранку, в квартире Соколова зазвонил телефон.

— Господин полковник, Аполлинарий Николаевич, это Гусаков-папаша беспокоит. Скорей приезжайте, дантист яд принял, благим матом орет.

Менее чем через десять минут Соколов прибыл на место. Дантист в судорогах катался по полу. Дыхание было прерывистым, голова судорожно откидывалась назад, зрачки сходились к переносице.