Наталья Александрова - Отдых не для слабонервных

Но Шубин сидел в прежней позе, даже не повернулся к Надежде лицом. Это уже переходило всякие границы. Такого отношения Надежда Николаевна не могла ему простить.

– Да ты меня даже не слушаешь! – воскликнула она, подошла к Шубину и тряхнула его за плечо.

Любой другой на его месте вскочил бы от неожиданности, вскрикнул, замахал руками или еще как-то выразил свое отношение, но Шубин только покачнулся, и его голова перекатилась с левого плеча на правое, как перезрелый арбуз.

Только теперь Надежда Николаевна почувствовала, что с ним что-то неладно.

Она обошла кресло, взглянула Шубину в лицо и тут окончательно и бесповоротно протрезвела.

Лицо у Владимира Шубина было, прямо скажем, жуткое. Ужасное лицо неживого землисто-серого оттенка, рот полуоткрыт, глаза неестественно распахнуты, но без всякого в них выражения. Пустые, тусклые, мертвые глаза.

И сам Шубин – наконец Надежда это осознала – был безусловно и несомненно мертв.

– Мама! – проговорила Надежда Николаевна чужим хриплым голосом и попятилась.

Любая другая женщина на ее месте тут же бросилась бы наутек и постаралась забыть обо всем, что видела в коттедже номер тринадцать. У любой другой женщины все мысли вылетели бы из головы, сменившись животным страхом. Но Надежда Николаевна Лебедева была женщина необычная, она не сбежала, более того – принялась лихорадочно думать.

Правда, первая мысль, которая ее посетила, была довольно глупая и неуместная. Она подумала, что Шубин не так уж виноват, что заставил ее проторчать целый час в баре. Смерть – это, безусловно, уважительная причина для неявки.

Вторая мысль была более разумной: Надежда решила не доверять первому впечатлению и убедиться, что ее бывший однокашник действительно мертв. Хотя он выглядел стопроцентным покойником, но Надежда, в конце концов, не врач и не может ставить диагноз только на основании собственного впечатления.

Поэтому она осторожно и испуганно взяла руку Шубина, чтобы проверить его пульс…

Рука была холодная и совершенно неживая. Пульса не было, во всяком случае, Надежда не смогла его нащупать. Чтобы отбросить последние сомнения, она решила проверить пульс еще и на шее – от кого-то Надежда слышала или где-то читала, что там его найти легче.

Дрожащими руками она приподняла подбородок Шубина и ощупала шею. Пульса не было, зато на шее мертвеца виднелись подозрительные темно-синие пятна.

– Мама! – повторила Надежда незнакомым голосом.

Она перестала сомневаться в том, что Шубин мертв, более того – она уверилась в том, что он убит. И тут, наконец, ее посетила первая разумная мысль, и Надежда потянулась к телефону.

На столе у Шубина, точно так же, как и в коттедже у самой Надежды Николаевны, стоял обычный проводной телефон, по которому в случае необходимости можно было связаться с администрацией и прочими службами пансионата. Сейчас, безусловно, был как раз случай острой необходимости. Во всяком случае, Надежда не могла и не хотела оставаться наедине с покойником.

Она поднесла телефонную трубку к уху и хотела было набрать номер, напечатанный на проспекте, но оказалось, что телефон не работает – из трубки не доносилось ни звука.

Надежда не отступилась.

Она решила воспользоваться сотовым телефоном и сунула руку в карман… но тут же вспомнила, что поставила аппарат на зарядку. Ну да, когда она вернулась за ним с прогулки, оказалось, что телефон разрядился. И она поставила его заряжаться, а потом снова забыла в коттедже.

Надежда огляделась и на полу возле стула заметила новенький мобильный телефон. Наверняка это был телефон Шубина, который тот выронил, должно быть, перед самой смертью. С крайне неприятным чувством Надежда Николаевна наклонилась, подняла телефон с пола и хотела уже набрать на нем нужный номер…

Но тут ее взгляд случайно упал на окно. Точнее, на закрывающую это окно занавеску.

Длинная и плотная, занавеска доставала почти до самого пола, так что ее уместнее было бы назвать портьерой или, на худой конец, шторой. Но не в названии дело.

А в том, что в узком промежутке между занавеской и полом Надежда Николаевна увидела мужские ботинки.

Самые обыкновенные летние ботинки, не очень новые, светло-бежевые, с дырочками для вентиляции. Нормальные ботинки, с одной только странной особенностью. Один был зашнурован подходящим по цвету бежевым шнурком, а другой – коричневым, явно не из того комплекта.

Первым делом Надежда подумала, как это характерно для мужчин – порвался шнурок, надо заменить его другим, пусть и совсем не подходящим по цвету. Ни одна женщина так ни за что не поступила бы…

Но уже в следующее мгновение эта глупая мысль выветрилась из Надеждиной головы, и ее место занял настоящий, неподдельный и невыносимый ужас.

Надежда поняла, что там, за этой злополучной портьерой, прячется тот, кто убил Шубина, и если он поймет, что обнаружен – можно не сомневаться, что Надежда тут же разделит судьбу своего невезучего однокашника.

– Мама! – пробормотала Надежда в третий раз и тихонько отступила к двери.

Она старалась не делать резких движений и не выдавать свой ужас, чтобы человек за занавеской не догадался, что он обнаружен. Кажется, это ей удалось, во всяком случае, Надежда благополучно достигла двери комнаты и просочилась в прихожую.

Здесь она резко развернулась и бросилась наутек. Так быстро бегать ей не приходилось с третьего курса института, когда она сдавала норматив по легкой атлетике.

Выбежав на дорожку, прихотливо извивающуюся между домиками, Надежда сбавила темп, отдышалась и попыталась привести мысли в порядок.

Шубин мертв. Больше того, судя по всему – убит. И она, Надежда, можно сказать, застала убийцу на месте преступления. Она его видела. Во всяком случае, видела его ботинки.

Что же из этого следует, и самое главное – что ей теперь делать?

На первый вопрос у нее не было ответа, а вот на второй нашлось целых два. Для начала – нужно сообщить о смерти Шубина администрации пансионата. В конце концов, разбираться с такими трагическими и непонятными событиями – это их забота.

Но сообщить им нужно так, чтобы никто не узнал, что это она, Надежда Николаевна Лебедева, приличная законопослушная женщина, нашла труп, что это она первой оказалась на месте преступления. Если, конечно, не считать убийцу.

Почему это так важно?

Вовсе не потому, что Надежда боялась оказаться главной подозреваемой. Это она пережила бы. Куда важнее другое. Если кто-нибудь посторонний узнает, что она была на месте убийства и как-то связана с убитым, это непременно станет известно ее мужу Сан Санычу, и уж он-то покажет Надежде, где раки зимуют, уж он-то от души попляшет на ее косточках!