Мартин Селигман - Ребенок-оптимист. Проверенная программа формирования характера

Мария вот-вот впадет в ступор, который может закончиться истощающей депрессией – а первая депрессия опасна еще и тем, что неизбежно становится шаблоном реакции на плохие события. Ниже цитата из дневника Марии.

Май 12, 1993

Отстойный день! Кори, конечно же, отказал. Не надо было поддаваться на уговоры мамы и спрашивать его. Зачем только я ее послушалась?! Он стоял себе, и тут подхожу я и начинаю острить. Ну, конечно же, я несла одну чушь. Он смотрел на меня как на полную идиотку. Потом я спросила: «А может, потанцуем на вечере в субботу?» Он уставился на меня и молчал целую вечность, а потом наконец сказал: нет. Так просто. Промямлил какие-то извинения, что, дескать, должен в следующие выходные помогать отцу, но я-то знаю, что это вранье.

Ну почему я всегда слушаю маму? Она же не в теме. Само собой, она знает, что у меня намечается свидание, – она же моя мама. Но она живет в придуманном мире и в фантазиях о своей двенадцатилетней дочурке. Она даже не в курсе, что у меня нет подруг. Она до сих пор уверена, что я дружу с Джоан, Трейси и Леа, а на самом деле мы уже почти не разговариваем. Когда мы перешли в седьмой класс, они начали гулять с Бетси и Кристал из Вудсайда. Наверняка Леа даже не пригласит меня на свою вечеринку. На днях они обедали все вместе и делали вид, что меня не замечают. Я знаю, что они меня видели. А я и не стала заморачиваться, просто села к шестиклашкам в другом конце столовой. Больше не могу. Не хочу в школу. Все там ненавижу! Меня никто не любит.

Я на них не сержусь. Ненавижу себя. Эти противные волосы. Нос как горнолыжный склон. И вся я нескладная. Ричард вчера озверел, когда господин Харпер включил меня в его команду и сказал ему, что надо позволить мне сделать подачу. Бывают дни, когда мне вообще не хочется вставать. Серьезно. Не хочу так жить. Я как те люди, о которых нам рассказывала госпожа Эпплбаум на уроке социологии. Они живут в Индии и называются неприкасаемыми. Полные изгои, к ним все относятся как к грязи и заставляют их делать самую черную работу. Даже если они неплохо соображают, они никогда не станут врачами или кем-то еще в этом роде. Вот я и есть неприкасаемая.

Знаю, это чушь, но вчера вечером я представляла, как буду умирать от тяжелой болезни, и что будут делать мама с папой и Линн с Крейгом, и кто придет на похороны, и что будут говорить. Самое ужасное, что кроме родных я насчитала только одиннадцать человек, которые могут прийти. И это с очень большой натяжкой.

Ладно, на сегодня хватит. Потом допишу.

К 1984 году я уже два десятилетия изучал формы оптимизма и пессимизма от рождения до взрослого возраста. Мне было понятно, что пессимизм в первые годы вызывает депрессию и плохую успеваемость. С учетом теории доктора Солка я предположил, что эффективные методы воспитания оптимизма у взрослых могут применяться и в самом начале жизни – укреплять у школьников и подростков иммунитет к депрессии, которая ожидала Марию. Для проверки своей гипотезы необходимо было создать команду энтузиастов-помощников.

«Почему депрессия исчезает? Ну то есть если брать теории, о которых вы говорите, депрессия должна оставаться навсегда, если она у вас случилась», – вопрошала темноволосая слушательница в шестом ряду.

Вопрос застал меня врасплох. Я читал лекции о трех основных теориях депрессии: биомедицинской, которая предполагает дефицит химических элементов в мозге; психоаналитической, трактующей депрессию как гнев, направленный на свое «я», и когнитивной, рассматривающей депрессию как следствие пессимистичных мыслей. Однако специалисты знают, что депрессия почти всегда проходит сама, без лечения. Ее продолжительность для больного мучительно велика, от трех до шести месяцев, но болезнь, как правило, сходит на нет.

Девушка недоумевала – и справедливо.

«Не знаю», – признался я.

Слушательницу звали Карен Рейвич. Несколько лет назад о ней писала наша студенческая газета. Ее въедливые вопросы, самообладание, неприятие стереотипов вызывали интерес, и я пригласил ее в свою команду. Предложил ей отложить на время все аспирантские дела и пойти на полную ставку, присоединившись к моему исследованию на весь следующий год. У меня тогда уже был проект под патронажем компании Metropolitan Life Insurance, связанный с перевоспитанием страховых агентов – пессимистов в оптимистов. Карен тут же сделалась незаменимой, став координатором проекта. Когда мы поняли, что можем превращать пессимистов в оптимистов, я предложил Карен расширить горизонты исследования.

У психологов, растолковывал я Карен, 99 процентов усилий направлено на то, чтобы помочь нездоровым людям стать нормальными. Практически ничего не делается, чтобы помочь нормальным людям максимально реализоваться и жить более насыщенной жизнью. Я объявил Карен, что намерен заняться исследовательской программой, в ходе которой мы будем обучать здоровых детей навыкам оптимизма и попытаемся упредить проблемы, с которыми они могли бы столкнуться. Карен охотно согласилась присоединиться к научно-исследовательской группе.

Джейн Гилхэм, моя вторая будущая соратница, попросила о встрече со мной почти сразу, как только прибыла в Пенсильванский университет. Джейн поступила в аспирантуру после отличной учебы в Принстоне. Она занималась возрастной психологией и к моменту нашей встречи уже два года преподавала. Джейн в одиночку воспитывала сына, так что для нее работа с детьми имела особое значение.

«У Шона вчера день не задался, – поделилась как-то Джейн. – Пришел из школы и жаловался, что его заобижал какой-то старшеклассник. Хныкал: “Не пойду больше в школу. Ничего там хорошего. Раньше мне в школе нравилось, а теперь нет. Напишу госпоже Джонсон заявление, что ухожу”».

«Пришлось попрактиковаться в когнитивной терапии, – продолжала Джейн. – Мы с ним поговорили о том, что он чувствует и что именно ненавидит в школе. Потом с моей помощью он вспоминал приятные моменты школьной жизни. Рассказал обо всех их развлечениях на переменах. Сам же и опроверг свои трагичные выводы. Понял, что ходить в школу можно с удовольствием, если решить проблему с Гари. Даже план придумал, как расположить к себе этого Гари».

По упоминанию когнитивной терапии и применению методов «антикатастрофизации» я понял, что передо мной эрудированный молодой ученый с четким пониманием того, как в повседневной жизни использовать открытия психологии. В 1980-х годах когнитивная терапия стала прорывом в лечении депрессии. Автор данного метода Аарон Бек, психиатр и мой университетский наставник, проделал колоссальную теоретическую работу. Основных симптомов депрессии четыре: плохое настроение, апатия, проблемы со здоровьем и катастрофическое мышление. Бек считал катастрофическое мышление не просто внешним признаком депрессии, а главной причиной всех других симптомов депрессии. Характерные мрачные мысли о безрадостном будущем, невыносимой действительности, прошлом со сплошными неудачами и своей неспособности улучшить ситуацию порождают плохое настроение, безразличие и соматические симптомы депрессии.