Лев Фридланд - За закрытой дверью. Записки врача-венеролога

Все эти сомнения и настойчивость являются достижением лишь последних лет. А машина мышления у некоторых работает по-привычному, идет преимущественно по проторенным путям, пользуется установленными формулами.

Этим злополучным гонококком, нужно сказать, положительно заражена психика больных. Все посетители городских амбулаторий слышали или читали о нем. Гонококк — это возбудитель триппера. Нет его, значит, нет и триппера, не может быть и заражения. Когда мы держим в руке исследование лаборатории, а перед нами стоит больной, уже полечившийся некоторое время, первое, что мы слышим от него, это: «А гонококки найдены?». И если нет их, раздается глубокий вздох облегчения и вздох радости.

Вначале я не придавал этим вздохам большого значения. Я говорил обычно: «Ну, надо еще поискать». И больной продолжал ходить ко мне, как ни в чем не бывало.

Но потом мне пришлось часто сталкиваться с фактами нарушения запретов, налагаемых болезнью. Внезапно у больного наступало ухудшение. Я спрашиваю:

— Не пили ли вчера вина или пива?

— Что вы, доктор, ни-ни! Разве можно?

— Странно, — говорю, рассматривая в стакане для мочи предательскую жидкость. — Ну, а насчет женщин?

— Это было, — простодушно отвечает спрошенный. — Так ведь я не с какой-нибудь, а с женой?

— Позвольте, — говорю я возмущенно, — кто же вам это разрешил? Как вам не стыдно?! Мало того, что вы себе вред причиняете, вы заражаете еще и жену.

Больной слушает меня с недоверием и затем выпаливает:

— Да у меня же нет гонококков, как я могу заразить ее?

Так было с одним, с другим, со многими. Теперь я стараюсь обращаться к анализам только в самом конце лечения, когда уже почти нет сомнений в выздоровлении, когда все уже проделано. И, получив ответ «гонококки не найдены», я еще раз напоминаю о необходимости воздержания вплоть до самого конца наблюдения.

Но откуда берется у больного эта слепая вера в гонококк? Конечно, от врачей. Врачи слишком огульно и широко подчеркивают значение этого возбудителя. Между тем, в отношении женской гонореи, например, подобная оценка отсутствия гонококка, может оказаться роковой для человеческих взаимоотношений. Этому шаблонному взгляду должна быть объявлена война, и не только в специальных лечебных заведениях, в венерологических институтах, в клиниках, но и в амбулаториях, которые и обслуживают главным образом широкие массы.

Есть еще очень важный момент, о которым приходится считаться в борьбе с венерическими заболеваниями.

Это перегруженность амбулаторий. Врачам приходится в течение пяти часов принимать 60–70 человек. Это ненормально. Значит, борьба должна вестись и за разгрузку врача, за предоставление ему возможности вдумчивого и всестороннего отношения к жалобам посетителей амбулатории.

Конечно, не должен ослабевать и натиск на человеческую беспечность, ту беспечность, которую поддерживает незнание. Широчайшие Слои населения должны быть знакомы С Опасностью мужской «залеченности», с теми последствиями для жены, для семьи, для самого носителя неликвидированного триппера, к которым эта «залеченность» ведет. Слово врача станет тогда властным и решающим.

Но самое главное, на что должно быть обращено внимание, — это невежество женщин, их неосведомленность в вопросе о гонорее. Их нужно просветить, дать им в руки компас: правильное представление о некоторых особенностях мочеполовой сферы. Тогда мимо их сознания не будут проскакивать те внезапные, неприятные, как бы скоропроходящие ощущения, которые могут вдруг появиться в начале или в течение их половой жизни. Они должны знать корни своей анатомической трагедии. Тогда женщина не будет больше препятствием в нашем желании помочь ей, тогда не будет этой торопливости, этого страха перед сроками. Нам же, врачам, это, несомненно, развяжет руки.

Все это я рассказал студенту, посетителю амбулатории. Уже было совсем поздно. Ночь смотрела в окно. Кругом, в здании поликлиники и во дворе, стояла тишина, какая-то спокойная, ясная, без шорохов. Он слушал меня молча, не шевелясь.

— Да, — закончил я, — если бы все это было именно так, тогда не было бы ни вашей болезни, ни ваших предположений об измене.

Он молчал, потом закрыл ладонями лицо и глухо сказал:

— Как это ужасно! Значит, чуть ли не к каждой женщине нужно подходить с предубеждением. Какие-то там испытания, исследования, гонококки, выделения, заражения, черт знает, о чем надо думать, когда вот здесь сердце бьется безумно и жадно любовью. Что-ж это такое? — сказал он со стонущим звуком, как бы стиснув зубы.

Я посмотрел с жалостью на его склоненную светловолосую голову.

— Это — жизнь, как она есть, — сказал я со вздохом, — какой она не должна быть и какой она, вероятно, в скором времени не будет.