Ясмина Реза - Бог войны [=Бог резни]

Пауза.

Вероника. Ну, так что Фердинанд скажет нашему Брюно? Каково его, так сказать, видение ситуации?

Аннет. Он не то чтобы много говорит об этом… Он еще в шоке, по-моему…

Вероника. Но он хотя бы понимает, что изуродовал своего товарища?

Ален. Нет. Он не понимает, что изуродовал товарища.

Аннет. Зачем ты так о нем?! Все он отлично понимает!

Ален. Он понимает, что крепко нахулиганил, но что изуродовал товарища — это нет. Он не уродовал товарища.

Вероника. Вас смущает это слово, но оно единственно возможное, к сожалению.

Ален. Мой сын не уродовал вашего сына.

Вероника. Зайдите часов в пять и посмотрите как следует на его губы и зубы.

Мишель. Ну хорошо, временно изуродовал…

Ален. На губах все заживает очень быстро, а насчет зубов — отведите его к лучшему дантисту, я все оплачу…

Мишель. Ну вот еще, а страховка на что? Дело не в этом. Мы хотим, чтобы они поговорили, понимаете, чтобы это не повторялось все-таки…

Аннет. Давайте им устроим встречу.

Мишель. Так, в том-то и дело.

Вероника. Нам лучше присутствовать?

Ален. Нет, ну зачем же следить? Давайте, чтобы они как мужчина с мужчиной…

Аннет. Какие мужчины, Ален, не смеши людей! Я просто думаю, что лучше действительно без нас, потому что…

Вероника. Вопрос не в том, с нами или без нас. Вопрос — хотят они вообще выяснить отношения или нет?

Мишель. Брюно хочет.

Вероника. А Фердинанд?

Аннет. Да я его и спрашивать не буду.

Вероника. Но это очень важно. Это должно исходить от него.

Аннет. Фердинанд нахулиганил и должен отвечать, какая разница, хочет, не хочет…

Вероника. Если вы заставите Фердинанда и он будет воспринимать эту встречу как наказание, я сильно сомневаюсь, что возможен позитивный результат.

Ален. Понимаете, мадам, наш сын — дикарь. И то, что он способен так внезапно покается, — это все иллюзии. Извините, мне надо срочно подскочить в офис, а ты, Аннет, останься, расскажешь, что вы решили. Я любое ваше решение приму. Женщины всегда думают, что в таких делах нужен мужчина, отец — как будто от него что-то зависит. А мужчина — балласт, тюфяк, грубиян и зануда. О, у вас из окна монорельс видно, какая прелесть.

Аннет. Мне очень жаль, но я тоже должна бежать… Понимаете, мой муж из тех, кто никогда не катал коляску…

Вероника. Очень жаль. Это такое счастье — катать коляску. И так недолго длится, к сожалению. Ты всегда обожал возиться с детьми, Мишель, ты-то всегда катал коляску!

Мишель. Да, я катал.

Вероника. Ну так что мы решили?

Аннет. Вы не могли бы прийти к нам с Брюно где-то в пол-восьмого?

Вероника. Пол-восьмого? Мишель, ты как?

Мишель. Но мне кажется…

Вероника. Что? Говори!

Мишель. Мне кажется, лучше Фердинанду прийти сюда.

Вероника. Я согласна.

Мишель. Я не думаю, что потерпевший должен сам тащиться к виновнику.

Вероника. Совершенно верно.

Ален. Что до меня, я вообще нигде не смогу быть к пол-восьмому.

Аннет. Раз от тебя никакого толку, мы обойдемся.

Вероника. Как хотите, а мне кажется, что отцу лучше присутствовать.

Мобильник Алена жужжит.

Ален. О’кей, но тогда не сегодня, ладно? Алло! Да ни слова об этом нет в отчетах! Никакой риск не оговорен, ни одного указания… Да. (Отключается).

Вероника. Тогда что, завтра?

Ален. Завтра я в Гааге.

Вероника. Вы работаете в Гааге?

Ален. У меня разбирается дело в международном уголовном суде.

Аннет. Главное же, чтобы ребята поговорили, верно? Я тогда приведу Фердинанда к вам в половине восьмого, мы их оставим, и пусть разбираются, так? Мне кажется, вы не совсем…

Вероника. Если Фердинанд не осознает своей ответственности, они просто будут молча пялиться друг на друга, как два бультерьера. Это будет катастрофа.

Ален. О чем вы, мадам? Какая ответственность?!

Вероника. Я уверена, что ваш сын не такой дикарь, как вы говорите…

Аннет. Ну конечно, не дикарь!

Ален. Законченный дикарь.

Аннет. Ален, ты сам знаешь, что это чушь! Ну зачем?!

Ален. Дикарь.

Мишель. Но как он сам объясняет свое поведение?

Аннет. Он не хочет его обсуждать.

Вероника. Хочет, не хочет, а должен.

Ален. Он много чего должен, мадам. Он должен прийти сюда, должен обсудить свое поведение, должен покаяться, у вас есть полное родительское право покрыть нас позором, мы постараемся исправиться, но постарайтесь терпеть нас такими, какие мы есть.

Мишель. Минуточку, минуточку! Но это идиотизм! Нельзя вот так, на такой ноте…

Вероника. Я же все это ради него, я ради Фердинанда…

Ален. Это я усвоил.

Аннет. Давайте еще две минутки посидим.

Мишель. Еще кофейку?

Ален. Хорошо, кофейку.

Аннет. Мне, пожалуй, тоже.

Мишель. Хорошо, Рони, сиди, я сделаю.

Пауза. Аннет осторожно листает альбомы, разложенные на кофейном столике.

Аннет. Я смотрю, вы так любите искусство…

Вероника. Живопись. Фотографию. В каком-то смысле это моя профессия…

Аннет. Я просто обожаю Кокошку.

Ален. Какую Кокошку?

Вероника. Оскар Кокошка — известнейший венский художник школы Густава Климта. Во время Первой мировой войны попал в плен и был признан врачи психически нестабильным, однако это не помешало ему принимать активнейшее участие в художественной жизни Вены между двумя мировыми войнами, к примеру стать ярчайшим участником выставки «Дегенеративное искусство», организованной нацистами в 1937 году, а также…

Ален. Понял… Понял…

Аннет. Да, да…

Вероника. Фердинанд любит живопись?

Аннет. Меньше, чем хотелось бы… А ваши?

Вероника. Ну, мы пытаемся. Заполняем как-то пробелы в школьном образовании.

Аннет. Да…

Вероника. Мы стараемся, заставляем их читать. Берем на концерты и выставки. Да, вот такие мы чудаки: верим, что культура облагораживает!

Аннет. Правильно делаете!

Мишель возвращается с кофе.

Мишель. Я вот как раз думал, как важно все точно определить…Вот это, к примеру: пирог или торт? Серьезный вопрос! «Наполеон» — это торт, так? Разбирайте, разбирайте, кому это вы оставили последний кусочек?