Владимир Кунин - Кыся 3: Кыся в Америке

– Александру Ивановичу – пламенный с кисточкой!

– Привет, Кэп!..

– Салют, Мастер! – услышал я из своего ящика под верстаком.

– Как дела, дед? – спросил Александр-ИвановичКэп-Мастер.

– Нормально, капитан, – ответил чей-то дед, и я понял, что Александр Иванович-Кэп-Мастер и есть тот самый Капитан, которому я обязан представиться и постараться понравиться с первой же секунды нашего знакомства.

А то, что "Дед" – это просто кличка старшего механика тридцати лет от роду, это я понял только на следующий день.

Но сейчас выскакивать из своего инструментального ящика и начать раскланиваться перед Капитаном и вытрющиваться, стараясь изо всех сил понравиться ему, на глазах у всей машинной команды – было бы, по меньшей мере, идиотизмом. А ну как ему захочется при подчиненных проявить всю свою безраздельную власть в открытом море и он прикажет вышвырнуть меня с судна к едрене-фене?! Или я ему со своим рылом вообще не покажусь?.. Я ведь, как говорится, НА ЛЮБИТЕЛЯ. Что тогда?..

Ну уж херушки, как сказал бы мой замечательный кореш Водила. Знакомиться будем с глазу на глаз. Это всегда слегка уравнивает шансы. Намного выгоднее и безопаснее. Я рисковать не имею права. Мне в Нью-Йорк нужно попасть – кровь из носу. Тут я не только о себе должен думать – там Шура меня ждет. А это вам – не хвост собачий..

Я постарался запомнить все запахи Капитана, свернулся калачиком и снова задремал.

А уже утром я сделал все то, с чего начал свой рассказ.

Когда я говорил, что отыскать Капитана-Александра-Ивановича-Кэп-Мастера было для меня плевым делом, я ничуть не преувеличивал. В моем активе были все его характерные запахи, и они служили мне той путеводной звездой, профессиональное использование которой было дано мне от рождения, как абсолютное зрение в кромешной темноте и как уйма других потрясающих Котово-Кошачьих качеств, так выгодно отличающих нас от всех остальных живых существ.

Основная трудность была для меня – преодоление многочисленных корабельных дверей: высоченные металлические пороги, автоматически защелкивающиеся замки и невероятной тяжести железные двери, которые так просто, лапой, не откроешь.

Поэтому у каждой двери приходилось подолгу ждать, пока кому-нибудь из команды не понадобится пройти именно в эту дверь, и нужно было успеть незаметно юркнуть вослед этому типу.

И чертова уйма лестниц! А так как я начал свое путешествие по судну снизу – из машинного отделения, то, пока я, по следу Капитанских запахов, добрался до верхнего коридора, все эти двери и лестницы меня просто вымотали. Не физически. Нервно.

Тут еще, на мою беду, когда мне казалось, что я уже почти достиг цели, Капитанско-Александр-Ивановические-Кэп-Мастерские запахи стали неожиданно раздваиваться! Часть из них ровным потоком влекла меня к центральной двери этого коридора, откуда раздавались голоса и команды, а вторая часть уводила меня вниз – не к той лестнице, по которой я сюда поднялся, а к другой, коротенькой лесенке, вправо от этих центральных дверей.

Должен признаться, что на мгновение я растерялся. Однако, на мое счастье снизу, вдруг примчался какой-то мужик в сапогах, комбинезоне и вязаной шапочке и постучал в эту дверь.

Дверь отворилась, и оттуда высунулся молоденький паренек в свитере и огромной фуражке.

– Чиф, Мастер на мостике? – спросила вязаная шапочка у огромной фуражки.

– Чего ему тут делать? – ответила фуражка шапочке. – Он на мостике всю ночь проторчал. Имеет право человек отдохнуть после вахты?!

И я понял, что Капитана за-этими дверями нет.

Тип в сапогах, комбинезоне и шапочке ссыпался вниз по большой лестнице, а я прямиком направился к маленькой, короткой.

Спустившись на несколько ступенек вниз, я увидел в тупичке дверь с красивой золотой табличкой, на которой что-то было написано. Концентрация Капитанских запахов в этом тупичке была максимально сильной.

Но самое замечательное, что еле уловимый элемент женских запахов, который я с трудом различил ночью, лежа в инструментальном ящике под ремонтным верстаком машинного отделения, здесь ощущался столь явственно, что я даже слегка обалдел!

Кроме того, из-за двери я услышал хриплое мужское дыхание и очень ритмичные слабенькие женские повизгивания, не оставляющие никаких сомнений в действиях, совершаемых за этой дверью.

Ручаюсь, что никто из Людей даже шороха не услышал бы из-за такой двери. А я услышал!

И вдруг сам так завелся, что в башку мне полезли десятки Кошек, которых я когда-либо трахал!.. Не говоря уже о моей верной немецкой подружке – Карликовой пинчерихе Дженни, которую, вопреки всей зоологической науке о несмешении Видов, я хотел в любое время дня и ночи!

Я даже вспомнил Оттобруновскую Лисичку, впоследствии шлявшуюся ко мне в Грюнвальд и которую я "оприходовал" (Водилино выраженьице!..) со смертельным риском для собственной жизни.

Весь краткий и суматошный период своего пребывания в таком родном и таком чужом городе (как заметил с кривой ухмылкой мой новый приятель милиционер Митя, "Санкт-Петербург – столица Ленинградской области…") я находился в совершеннейшем оцепенении и состоянии непроходящей, чудовищной, разрушительной усталости.

Особенно с того момента, когда получил пинок в бок от какого-то Жлоба из НАШЕГО ДОМА и узнал, что в НАШЕЙ КВАРТИРЕ ЖИВУТ ЧУЖИЕ ЛЮДИ. А Шура – в Америке..

И если я еще хоть что-то пытался делать, как-то трепыхался и в отчаянии, собрав остатки своих сил, сумел растормошить Водилу и вернуть его к сознательной жизни, то уже провожаемый Котом Торгового Порта на судно – я ничего не соображал. Будто меня всего изнутри выскребли, будто раздавили, размазали и кто-то за меня переставляет мои лапы. Сил не было настолько, что я впервые в жизни не мог поднять свой хвост, жалко и нелепо волочившийся за мной по грязным ступеням корабельного трапа.

И только Шура Плоткин, приснившийся мне в окружении американских Кошек-сексопилок, как-то вдохнул в меня надежду на то, что еще далеко не все потеряно..

Теперь, прячась за дверью Капитанской каюты, я жадно прислушивался к доносящимся до меня звукам и чувствовал, что силы мои восстанавливаются, хвост непроизвольно и самостоятельно хлещет меня по вздувшимся от желания бокам.

Ах, Кошечку бы мне какую-нибудь сейчас сюда! Любую! Даже самую завалященькую!..

Я бы ей показал "небо в алмазах", как говорил Шура Плоткин, совершенно не имея в виду ни "небо", ни "алмазы".

Но, как изредка замечал умнейший и интеллигентнейший Фридрих фон Тифенбах, "все в жизни имеет свое логическое завершение".

Кончил хрипло дышать и Капитан-АлександрИванович-Кэп-Мастер. Всхрапнул коротко, будто жеребец, и кончил. В последний раз тихонько взвизгнула обладательница женских запахов.