Павел Асс - Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица

— Товарищи! Вы думаете, что вам здесь концерт группы «Scorpions»? Нет, вы глубоко ошибаетесь! Шоу Бенни Хилла я вам здесь показывать не намерен! — зал рукоплескал. Второй представитель республики Ангола сделал изящную улыбку и показал первому представителю республики Южная Корея свои изящные белые зубы. — Таким поведением вы позорите прежде всего себя, а не меня. Наберитесь хотя бы такта и выслушайте до конца мой доклад.

— Какого конца? — кто-то крикнул из зала.

— Звери! — рыдал Хрущев.

Но никто его уже не слушал: яйца, помидоры, пустые банки из-под пива, бутылки, остатки сарделек и сосисок летели к трибуне. Никита Сергеевич чувствовал себя полным идиотом и гневно вспоминал Штирлица. В конце концов он решил, что пора сматываться и на прощание, сняв башмак фирмы «Salamandra», стукнул им по грязному полу и громко бросил в зал свою историческую фразу:

— Ну я вам еще покажу Кузькину мать!

Мелкий пакостник, стоявший на оконной перекладине тридцатого этажа здания ООН потирал руки. Прошедший день можно было считать удачным. Борман, раскрыв парашют, прыгнул вниз и полетел куда-то на северо-восток, где его ждал Штирлиц.

Холод, проникающий в полумрак Бутырской тюрьмы не был бы сильно ощутимым, если бы окно камеры Гитлера было нормальным, вместо этого на месте окна виднелась безобразная дыра, в которую проникали все атмосферные осадки, наблюдавшиеся в январе одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.

Адольф высунул свою изнуренную мордашку в эту дыру и увидел мрачные улицы чуждого ему города. Стало скучно и невыносимо, проступили еще несколько закругленных седин.

Внезапно в камеру вошел надзиратель. Злополучная баланда, которой пичкали несчастного фюрера, была поставлена на парашу.

— А твой друг, как его — Борман, уже на свободе! Один ты, придурок, сидишь тут. Ничего, скоро и твоя очередь.

«Es ist kalt!» — подумал Гитлер, а вслух сказал: — Как вы говорите? Простите, но я плохо понимать по-русски.

— Гитлер капут! — c издевкой сказал надзиратель. — Послушайте, товарищ фюрер, когда вас будут расстреливать, вас спросят, каково ваше последнее желание. Так вот, скажите, чтобы мне повысили зарплату; зовут меня Петя Рукомойников. Запомнила, фашистская?

— Хорошо… — прошептал Адольф Гитлер и принялся за баланду.

— Приятного аппетита! — C пренебрежением пожелал Рукомойников, когда увидел, что фюрер нечаянно засунул ложку в чан с дерьмом. — Да, холодновато здесь у тебя и окошко, я смотрю, не по сезону сделано. Эх паря, что ж ты полез-то в эту войну?

Петька закурил «Беломорину» и посмотрел на фюрера, устало пожирающего баланду.

Делать было нечего, но настроение было хорошее и располагало к беседе.

— Да, кстати, Гитлер Адольфович, вы вон на то окно, наверное, частенько смотрите? Небось, кроме этого здесь делать больше нечего? Ублюдкина-то знаете?

— Какого еще там Ублюдкина? — жуя хрен с сыром, спросил фюрер.

— Который жил как раз против нашей тюрьмы. Вон его окно.

— А-а, общались, батенька, мы с ним, общались!

— Ну так вот, — c хохотом произнес Петька, — теперь он живет как раз против своего дома.

Гитлер чуть не подавился и теперь уже рукой попал в чан с дерьмом:

— Как, и его забрали?

— Забрали!

— За что же?

— За общение с тобой, придурок! Эх, да ладно, че это я c тобой здесь треплюсь? Того и гляди еще и меня засадят в этот сортир…

Рукомойников вышел, оставив за собой свист ветра и унылую тоску. Гитлер доел баланду и вновь посмотрел на улицу. Ему стало немного жаль Ублюдкина — полулысого человека с бормановским типом лица. «Скотина, хоть бы пива дал! Вот интересно, что бы по поводу этого Ублюдкина сказал Кальтенбруннер?» Вспомнились строчки Пушкина:

Гитлер пустил слезу и не услышал, как дверь в камеру открылась и на пороге, как Ёжик в тумане, проступил Брежнев. Посмотрев на фюрера, он, издеваясь, продолжил:

Гитлер заморгал глазками и вытер слезу. Леонид Ильич подошел к нему и по-отечески похлопал его по щечке, заметив при этом:

— Мужайтесь, мой фюрер, сейчас я вас буду щиссен.

— Как? Уже?

— А вы как думали? Церемониться с вами что ли? Товарищ Рукомойников, зайдите сюда на пару минут!

Вошел Рукомойников, волоча за собой пулемет «Максим».

— К стенке, скотина! — крикнул он, прислоняя фюрера к параше.

— O, mein God! — всплакнул Адольф Гитлер и затряс коленками.

Рукомойников принялся налаживать пулемет. Когда все было готово, в камеру вошел пастор Шлаг; посмотрев на фюрера, он прошептал:

— Мужайтесь, сын мой, все кончено, Господь, надеюсь, простит вас за все грехи, что совершил ты, скотина, на этой грешной земле.

— Спасибо, отец мой! — ответил Гитлер и вытер слезу.

Рукомойников дернул затвор, Леонид Ильич поднял руку и приказал:

— Готовьсь! Целься! Огонь!

Прозвучала беспорядочная стрельба. Камера наполнилась густым дымом, завоняло порохом.

— Черт! — заругался Рукомойников, заставив перекреститься пастора Шлага. — Опять заело! Наверное, патроны сырые!

— Вечно вы, товарищ, подводите меня, — сказал дорогой Леонид Ильич и дал понять Шлагу и Петьке удалиться.

Гитлер пришел в себя и попытался понять, где это он — в аду или в раю. Увидев грязные стены, он понял что в аду. «А где же черт?» — подумал Адольф Гитлер, разглядывая среди густого дыма прислужника дьявола; вместо этого, постепенно вырисовывалась тускнеющая физиономия Леонида Ильича.

— Я здесь, мой фюрер! Мы решили вам дать шанс.

— O, mein God! Только не надо меня больше щиссен! Bitte! Я прошу вас!

— Хорошо, хорошо! А теперь, мой фюрер, слушайте меня внимательно. Чтобы спасти вашу жалкую шкуренцию, вы должны подписать этот документ.

Гитлер взял листок бумаги на котором по-немецки с баварским акцентом было написано:

Объяснительная

Я, Адольф Гитлер, бывший глава Третьего Рейха, будучи в здравом уме, без принуждения и пытки, в ясном сознании признаю, что Никита Сергеевич Хрущев был моим тайным агентом в Советской России в период c 1933 по 1945 год с подпольной кличкой «Лысый».

А. Гитлер

Январь 1964 года.

— А чего тут подписывать, это и так правда!

— Как? — изумился Брежнев.

— А вы не знали? Ну знаете ли, батенька, видно сразу, что вы в политике недавно, — сказал Гитлер и подписал документ.

За окном шел снег.

Никита Сергеевич сидел в своем кремлевском кресле и занимался одновременно пятью делами: курил сигару, писал квартальный отчет, цедил виски, жрал половником черную икру и старался не замечать только что зашедшего к нему Брежнева.