Мэг Кэбот - Влюбленная принцесса

Бабушку, впрочем, Себастьяно совсем не раздражает. Можно даже подумать, что она его нежно любит. Это весьма странно, так как я всегда была уверена, что бабушка просто не способна на такие чувства к кому-либо. Ну, может быть, за исключением Роммеля, ее карликового пуделька.

Но Себастьяно она просто боготворит. Когда нас представляли друг другу и он, исполнив театральный поклон, поцеловал воздух над моей рукой, ее лицо под розовым тюрбаном прямо-таки расцвело сияющей улыбкой. Честно.

Никогда не видела, чтобы бабушка так сияла. Яростно сверкать глазами – сколько угодно. Но сиять – никогда.

Тут вдруг отец начал грызть лед из своего стакана с виски. Отвратительно громко. Когда бабушка услышала этот хруст, улыбка мгновенно исчезла с ее лица.

– Если тебе так нравится перемалывать зубами лед, Филипп, – холодно произнесла она, – можешь идти обедать в «Макдональдс» вместе с остальными пролетариями.

Папа перестал грызть лед.

Похоже, бабушка специально заставила Себастьяно приехать из Дженовии, чтобы он смоделировал платье для моего телевизионного представления соотечественникам. Себастьяно – молодой и подающий надежды кутюрье. По крайней мере, так считает бабушка. Она говорит, что очень важно поддерживать молодых художников Дженовии, чтобы они все не сбежали в Нью-Йорк или, того хуже, в Лос-Анджелес.

Но судя по внешнему виду Себастьяно, ему хотелось бы жить в Лос-Анджелесе. Ему около тридцати, длинные черные волосы стянуты в конский хвост на затылке, он высокого роста и вообще весьма импозантный. На нем были синий вельветовый пиджак и кожаные штаны, а также широкий галстук.

Готова простить ему кожаные штаны, если сшитое им платье будет достаточно красиво. Оно должно быть таким, чтобы при взгляде на меня Майкл сразу выбросил из головы свою разводительницу мошек и стал думать исключительно обо мне, о Миа Термополис.

Только вот вероятность того, что Майкл вообще когда-нибудь увидит меня в этом платье, очень мала, ведь мое обращение к народу Дженовии будет транслироваться только по дженовийскому телевидению, а не по CNN или вроде того.

Казалось, Себастьяно готов был принять вызов. После обеда он достал ручку и начал рисовать (прямо на белоснежной скатерти!) эскиз платья, которое лучшим образом подчеркнет мои, как он выразился, стройную талию и длинные ноги.

Только в отличие от моего отца, который родился и вырос в Дженовии, он владеет английским в совершенстве, Себастьяно не очень-то силен в языке. Он говорит, смешно коверкая слова. Таким образом, «узкий» у него «ужкий», «чай» – «шай».

Увидел в вазе розы, и они ему понравились:

– Ах, какие красивые, – говорит, – «рожи»!

Я схватила салфетку и изо всех сил прикусила ее, чтобы громко не рассмеяться прямо ему в лицо.

Видимо, фокус не удался, и бабушка заметила мое неподобающее поведение.

– Амелия, – обратилась она ко мне, приподняв нарисованную бровь, – будь добра не смеяться над речевыми особенностями других людей. Твоя собственная речь отнюдь не безукоризненна.

На самом деле, это правда. К тому же со своим травмированным языком я не могу произнести по-человечески ни одного слова, начинающегося с буквы «с».

Однако против того, что Себастьяно начал рисовать прямо на скатерти, бабушка не возражала. Попробовала бы я… Она взглянула на его чертежи с одобрением.

– Изумительно! Просто изумительно. Как, впрочем, и всегда.

Себастьяно даже порозовел от таких похвал.

– Вы и правда так шшитаете? – переспросил он.

Только вот я совсем не сочла его картинки изумительными. Платье, по-моему, совершенно обычное. В нем не было ничего такого особенного.

– Слушайте, – сказала я, – а нельзя это платье сделать немного более… ну, не знаю… Открытым?

Себастьяно и бабушка обменялись взглядами.

– Открытым? – бабушка злорадно расхохоталась. – Как? Углубить вырез на груди? Да тебе же нечем там похвастаться!

Нет, ну честное слово! Я бы не удивилась, услышав подобное от болельщиц в школе, которые постоянно стараются унизить других (и особенно меня). Пора бы уже сделать это их занятие олимпийским видом спорта. Но кто бы мог подумать, что на такое способна моя собственная бабушка? Я-то имела в виду какой-нибудь разрез или там бахрому. Я и не просила о чем-нибудь в стиле Дженнифер Лопес.

Но бабушке не составило труда представить все именно так. За что мне досталась прародительница, которая подбривает брови и говорит вслух при посторонних о моих недостатках? Почему у меня не может быть нормальной человеческой бабушки, которая печет пироги и хвалит подружкам-сплетницам свою прекрасную внученьку?

Себастьяно с бабушкой все еще мило хихикали над «удачной» шуткой, а папа вдруг резко встал из-за стола и вышел, бросив, что ему срочно надо позвонить. Так бы поступил каждый, кто хорошо знает мою бабушку, – неудивительно, что он не вступился за меня.

А я сидела и слушала, как бабушка болтает с Себастьяно о том, что я никогда не смогу надеть платье без бретелек, если, конечно, не произойдет вдруг какое-то чудо, которое заставит меня сменить размер 32А на 34С. И еще я подумала, что было бы весьма интересно узнать, что Себастьяно приехал сюда не столько затем, чтобы сшить мне платье, сколько затем, чтобы убить меня и самому занять престол.

Серьезно. Такие истории все время показывают во всяких телевизионных сериалах. Например, в «Спасателях Малибу». Невозможно и вообразить, какое количество членов разных королевских семей спасал Митч от рук террористов.

Допустим, надену я платье, которое придумает Себастьяно. Выступлю по телевидению с обращением к народу Дженовии, а потом насмерть задохнусь из-за сильно затянутого корсета. Так ведь и случилось с Белоснежкой в одной оригинальной версии сказки братьев Гримм. Эту часть в диснеевском мультике вырезали, посчитав, что для детей она слишком страшная.

Вот задушит меня это платье, и я буду лежать в гробу, бледная, но прекрасная. Прямо как настоящая королева! И Майкл придет на мои похороны, взглянет и вдруг поймет, что всю жизнь любил только меня одну.

Тогда-то он обязательно бросит свою Джудит Гершнер.

А что? Это вполне возможно.

Ну, хорошо, может, это и невозможно, но все равно думать об этом гораздо приятнее, чем слушать болтовню бабушки и Себастьяно. Они обсуждали мою внешность так, как будто меня не было рядом. Наконец Себастьяно оторвал меня от приятных размышлений о пожизненных страданиях Майкла.

– Она с виду очень хрупкая, – глубокомысленно заметил он.

Когда я поняла, что речь идет обо мне, я сначала подумала, что это комплимент. Но оказалось, наоборот.

– Я загримирую ее, – говорит, – так, что она будет выглядеть, как топ-модель.