Сьюзен Келли - Насколько мы близки

Глаза Скотти сузились. Я сжала губы.

– Во-он оно что. И здесь Рут. – Он опустился рядом со мной на кровать. – Продолжай, Прил. Что там у тебя дальше в программе? – нарочито медленно проговорил он.

– Я отвечу на их вопросы. Но не больше, – сказала я упрямо и не удержалась от детской подковырки: – А тебе-то что?

– Будешь придерживаться правды?

– То есть? На что ты намекаешь? По-твоему, я собралась врать в суде? Высоко же ты меня ценишь! Огромное спасибо.

– Ты ведь понимаешь, какая ответственность…

– Ой, ради бога! – оборвала я, вскипев от негодования. – Оставь эти свои витиеватости и выложи все напрямик, Скотти. Я же знаю, что ты умираешь – так хочешь высказаться. Ну так давай, карты на стол. Ты предлагаешь мне на суде вознести до небес Рида, верно?

Его ладони обхватили колени.

– Ты вызвана свидетелем с его стороны.

– А может, он просто успел ухватить меня раньше! Прежде, чем это сделала Рут!

– Но она ведь этого не сделала?!

Я отвернулась.

Скотти подпустил теплоты в голос:

– Поставь себя на место Рида. Разве ты не стала бы сражаться?

– Я не подвергаю сомнению его право сражаться. И вообще – я ненавижу это слово.

Отклонение от темы Скотти пропустил мимо ушей.

– Предположим, я дал бы деру, прихватив Бет и Джея. Черт возьми, да ты бы землю грызла, лишь бы их вернуть.

Я задохнулась от возмущения:

– Деру?! По-твоему, она дала деру!

Скотти поднялся и шагнул к окну.

– А по-твоему, она поступила порядочно? По большому счету, Рут – предательница. Считаешь это нормальным? Считаешь ее поступок достойным?

– Предательница? - прошипела я. – Да она вернее многих. И честнее. Потому что не захотела жить во лжи. Ни хрена ты не знаешь и не понимаешь.

– Ясное дело. Зато ты у нас понимаешь все, да? Всепонимающая Прил. – Он рассек ладонью воздух. – Я знаю то, что видел. Я знаю то, что произошло. Я знаю, что Рут Кэмпбелл подхватилась с насиженного места, собрала чемоданы и была такова – без «до свиданья» на дорожку. Умотала в синие дали на поиски себя. Тебе не кажется, что подобные штучки остались в шестидесятых?

– А тебе не кажется, что шовинизм таких задниц, как ты, остался в шестидесятых? – Я в бешенстве драла спутанные влажные волосы. – Почему бы Риду просто-напросто не оставить ее в покое? Рут создает новую жизнь – ничего от него не требуя, ничем не обременяя, не пытаясь ни ложиться под него, ни кастрировать!

Скотта гадливо поморщился:

– Речь о Рут, а не о философских проблемах. Забудь ты эту феминистскую хренотень!

– А в чем дело – поджилки от страха трясутся?

– Объясни мне, Прил, если сможешь, чем Рут отличается от Берка. На чужом поле трава зеленее, хлоп дверью и все такое. Объясни, Прил. – Он медленно кивнул -этакий жест мудрого филина, от которого я пришла в ярость.

– Да что за черт, Скотта! У Берка была интрижка на стороне. Он лгал жене, он ей изменял, он не любил Рослин, использовал ее, вертел ею как хотел.

– Прил. Я знаю твое отношение к Рут.

– Черта с два! Вот ни на столечко не знаешь. Ты не способен ни понять его, ни прочувствовать. Подобные эмоции для тебя недосягаемы.

Он смотрел на меня во все глаза.

– Временами мне кажется, я и тебя не знаю.

– Возможно, так оно и есть, – сказала я. Скотти отвернулся, побренчал карандашами в стакане на столе.

– Я пытаюсь думать о Рут, понимаешь? О том, что лучше для нее. На что она надеется.

– Рут всю жизнь плевала на то, что лучше для других. Вот в чем ее проблема.

– Скотти, заткнись, прошу тебя. При чем тут проблема! Рут не желает подлаживаться под других. Не желает принимать жизнь на веру. Хвала небесам за то, что в мире есть такие, как Рут.

– Иными словами – ты считаешь, что она права? Что такие поступки не просто допустимы, но и достойны восхищения? Есть ли, скажи на милость, предел твоей святой любви?! Неужели эта любовь толкнет тебя на лжесвидетельство?

– Рут это нужно. Как ты не понимаешь? А если бы что-то было очень нужно тебе! – с горечью сказала я.

– Ситуация касается не только того, что нужно Рут. Другие люди страдают!

У меня ладонь чесалась влепить ему пощечину – за самодовольный тон.

– Пытаешься уесть видимостью благородства и альтруизма? Напрасный труд, – презрительно процедила я. – И пожалуйста, избавь меня от этого своего священного негодования. Бог ты мой! Рут позволила Риду забрать все! Тоже альтруизм своего рода, разве нет? Скотти фыркнул:

– Уточни. Что значит «все»?

Я с каменным лицом принялась натягивать носки.

– Пойми наконец, Прил. Речь не о том, чью сторону принять. – Голос Скотти был скрипуче суров.

Мой собственный голос сорвался до визга:

– Прекрати твердить мое имя, черт бы тебя побрал! – Я включила фен, демонстративно заглушая мужа. – Надо же, он изволит снисходить до меня, будто я дебилка какая-нибудь, неспособная уяснить его неоспоримую логику! Речь именно о том, чью сторону принять! Выиграет-то только одна сторона! Так о чем, по-твоему, речь?

– О том, что правильно, а что – нет.

– И уж это ты знаешь лучше всех!

– Прил, посмотри на меня.

– Вот-вот, давай. Поучи меня жизни, почитай нотацию, вроде я у тебя третий ребенок. Прил, посмотри на меня! - передразнила я издевательски и, выдернув шнур из розетки, швырнула фен в чемодан.

Скотти сделал глубокий вдох и остановил на мне взгляд.

– Хочешь знать, что я думаю по этому поводу? Думаю, ты чувствуешь себя виноватой, поскольку сама отлично знаешь, что должна сказать на суде. Ну же, Прил, согласись. – Он схватил меня за руку. – Самое что ни на есть банальное чувство вины, верно? Ты потому себя так ведешь?

И тогда я его ударила. Вырвала ладонь из его руки и ударила. Я вложила в этот удар все сомнения, боль, одиночество последних шести месяцев. Плотное тело Скотти приняло на себя удар упруго, как резиновая груша.

Скотти стоял неподвижно, уронив по бокам руки и глядя в пол.

– По яйцам двинуть не хочешь? – тихо спросил он. – Вдруг поможет?

Я отшатнулась и, рухнув на продавленный матрац, спрятала лицо в ладонях. Злость излилась слезами сожаления, усталости и опять – опять – жестокой необходимости выбора. Дикая сцена ни на йоту не приблизила меня к решению.

– Такое чувство, будто стейк отбиваешь. Прости… Удар ниже пояса…

Скотти смахнул полотенце и джинсы со свитером с кровати, сел рядом со мной, отнял мои ладони от лица и сжал между своих.

– Мои удары были ничем не лучше. Прости. Я слишком на тебя давил. – Он смотрел в окно. – Наверное, в моих глазах выбор казался простым. А ведь выбор по сути своей не бывает простым.

– Чертовски сложный… – всхлипнула я, проглотив слово «выбор». Выбор винограда, шоколадок, плюшевых игрушек. Уйти, умереть от собственной руки – тоже выбор. Выбор судьи, выбор между долгом и другом, выбор – что говорить и как говорить.