Сайрита Л. Дженнингс - Страх падения (ЛП)

Я заглянула в его ошеломленные, полные боли глаза, и ответила ему холодной бесстрастностью. Сейчас мне было намного легче натянуть свою неизменную маску. Мой отец добился того, что я больше никогда не смогу снять ее снова. Она навсегда въелась в мою разодранную, избитую кожу.

Дом и Анжела потихоньку выскользнули из комнаты, оставляя нас наедине. Однако в этом не было необходимости. Я не собиралась продолжать представление дальше.

Я отвернулась от боли, выгравированной на его лице. Я не могла на него смотреть. Мне было достаточно собственных страданий.

— Смотри... давай просто считать это моей отставкой. Знаю, что это довольно неожиданно, но думаю, что при нынешних обстоятельствах, это самое лучшее, что я могу сделать. Извини за неудобства.

— Извини за неудобства? Что? Ками... малыш... поговори со мной.

Блейн прикоснулся своим теплым пальцем к моему подбородку, заставляя меня вздрогнуть. Я посмотрела на него. Почему он просто не может остаться в стороне? Зачем он вынуждает меня причинять ему боль?

Видишь, что ты заставляешь меня делать, Камилла? Я должен. Я должен сделать тебе больно, потому что люблю тебя.

У меня в горле застрял вдох — мой самый сильный страх стал реальностью. Мама оказалась права. Она была права во всем. Это еще больше уверило меня в правильности принятого решения.

Я прикрыла свое израненное лицо единственной свободной рукой и отвернулась в сторону.

— Убирайся.

— Что?

Смятение, прозвучавшее в его голосе, утяжелило это короткое, незначительное слово.

— Я сказала, убирайся! — крикнула я громче, чем это было необходимо.

Мне нужно было заставить его увидеть, насколько нелепа вся эта ситуация. Насколько уродлива была я.

В комнату, как я и надеялась, вбежали Дом, Анжела, полицейский и медсестра, с различной степенью тревоги на лицах. Блейн бросил на меня последний, полный боли взгляд, и опустил глаза в пол. Он был побежден. Я сломила его. Я была истинной дочерью своего отца.

Я не смотрела на него до тех пор, пока он не ушел. Правда была достаточно безобразной.

На хрен.

Пошло оно все на хрен.

На хрен такие чувства. На хрен попытки найти причины этой боли.

На хрен гребаного, больного мудака — ее отца. На хрен их всех в энной степени.

На хрен шрамы, ими созданные. На хрен человека, которого они оставили позади в поломанном виде.

На хрен крошечный лучик счастья, блеснувший только для того, чтобы тут же потухнуть. На хрен необходимость желать кого-то на столько сильно, что ты раз за разом отдаешь всего себя, осознавая при этом, что в итоге будешь уничтожен мерцанием великолепных зеленых глаз.

Пошло все на хрен.

На хрен меня. На хрен ее. На хрен все.

На хрен.

Три месяца спустя.

Наше тело — удивительная вещь.

Можно разодрать его на части, искромсать в клочья, а оно каким-то непостижимым образом исцелится. При помощи коллагена сформируется рубцовая ткань, которая склеит глубокие раны. Кости вправятся, а хрящи отрастут заново. Страдание утихнет, но лишь до тех пор, пока ты не сделаешь вдох и не почувствуешь сильную боль. Можно исцелить даже мозг, заблокировав приводящие в ужас детали, которые заставляют просыпаться тебя по ночам в слезах и в холодном поту, как можно глубже. Еще его можно успокоить уговорами и через некоторое время добиться выздоровления после сеансов интенсивной терапии.

А сердце? Этот орган никогда полностью не исцелится сам. Единожды поврежденное, оно никогда не станет прежним. Но каждый раз, когда память, проскальзывая через трещины, захватывает тебя врасплох, оно начинает биться все сильнее, как бы оно не было разбито и неважно, как сильно оно болело прежде. Ты продолжаешь двигаться, продолжаешь жить. Даже когда ты хочешь свернуться в позе зародыша и умереть, оно не позволит этого сделать. Его рваные края стянутся вместе и сердце снова будет качать кровь по всему телу.

Каждое сердцебиение убивает, но ты живешь. Даже если не хочешь этого.

Я поставила банку с яркими звездочками обратно на подоконник и улыбнулась. Для меня это было большое достижение. Улыбаться снова. Найти причину для этого. На то, чтобы достигнуть такого результата, ушли месяцы. Но я нашла маленький кусочек покоя в аду, которым была моя жизнь. Я больше не стану просто существовать как раньше. Я не позволю ему отобрать у меня мою жизнь.

Я добилась этого не в одиночку, хотя временами у меня складывалось впечатление, будто меня сослали на необитаемый остров. Я стала затворницей. Не разговаривала. Не ела. Проклятье, иногда мне казалось, что я даже не дышала. Я существовала.

Неделями я пристально смотрела на звезды на моем подоконнике, молча их проклиная, ненавидя, но все еще в них нуждаясь. Каждая служила своеобразным напоминанием. Они подсказывали мне, почему я все еще продолжала дышать. Почему я все еще двигалась вперед, не обращая внимания на то, как сильно мне хотелось сдаться. Они напоминали мне о любви, которая у меня была, и которую я разрушила. О любви, которая продолжала приковывать меня к этой жизни.

Однажды я перестану нуждаться в этих звездах. Мне больше не потребуется преграда для моих страхов, удерживающей меня от полноценной, здоровой жизни. Я сумею поцеловать их на прощание и больше никогда не оглядываться. И тогда я, наконец, стану свободной.

Куски моей жизни, наконец-то, сошлись. Моему отцу были выдвинуты обвинения за попытку изнасилования, покушение на убийство и незаконное проникновение в частную собственность. К тому же, были учтены и большое количество выписанных на него ордеров на арест. В итоге он был осужден и направлен в тюрьму не менее, чем на двадцать лет, без возможности условно-досрочного освобождения. Это дало мне небольшой кусочек покоя, но не сделало счастливой. Кто бы мог быть по-настоящему счастливым от необходимости пережить свой персональный ад в комнате, заполенной незнакомцами? Да. Так появился страх номер двести пятьдесят четыре.

Иногда, чтобы заставить человека увидеть вещи, которые находятся у него под носом, должна произойти трагедия. Я знала, что у меня были проблемы, но хранила их в укромном месте, задушив отрицанием. После ночей, проведенных на полу своей спальни, когда я дрожала и разваливалась на части прямо на глазах у Дома и Анжелы, они, наконец, убедили меня принять профессиональную помощь. Я вернулась к консультациям с доктором Коулом и, как бы я не хотела это признавать, эта имеющая на все готовый ответ стерва, была права. Мои страхи становились иррациональными. Я коллекционировала их как монеты или марки. Как крошечные бумажные звездочки. Как рюмки из разных уголков мира.