Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое

Он встал и посмотрелся в зеркало.

— Хорошая работа, — сказал он ей.

Она поняла, что он окончательно трансформировался обратно в того Пола, которого она знала. Они это сделали вместе. Из чужого незнакомого Пола он превратился в любимого и требовательного прежнего Пола.

Но существовал промежуточный момент, момент освобождения во время этого превращения, когда Пол прикоснулся к ней. Об этом моменте она теперь будет думать.

Впервые за несколько месяцев голове было удобно лежать на подушке, кожа головы не чесалась. Но, несмотря на это, Полу было не уснуть, что он тоже относил на счет своей стрижки.

Он представлял себе или скорее чувствовал, как она упирается большим пальцем ноги в его ступню. Он чувствовал нажим ее ладони на голову и пальцев на подбородок. Когда она наклонялась над ним, он ощущал новый Алисин запах — может быть, более чистый, чем у прежней Алисы, но все такой же знакомый и глубоко волнующий.

Когда он прижался головой к ее телу, его переполнили сильные ощущения. Зачем он это сделал? Что это значило? С другими знакомыми девушками он этого не делал. Невозможно было это отменить. Можно было попытаться сбросить это со счетов. Притвориться, что ничего не было. Но это произошло между ними. Правда, к его облегчению (он ведь испытывал облегчение, верно?), на оставшуюся часть дня они, казалось, пришли к соглашению о взаимной потере памяти.

Его мучения и удовольствие, соединившись, породили тревожные мысли. Может, ему не надо было сюда возвращаться? Но что еще ему оставалось?

Весь фокус состоял в том, чтобы сохранить то, что у него было, по возможности не разрушая этого. В состоянии ли человек это сделать? Любое исполненное желание несет в себе разочарование. Может ли человек прервать этот цикл? Может ли он заставить мир на миг застыть?

В его любви к Алисе не было ничего нового. Он всегда ее любил, даже когда обижал. Он это помнил, и об этом ему говорили. Он полюбил ее, прежде чем она это осознала. Разве это не самый простой способ любить кого-то? Еще будучи пухлым бессловесным младенцем, она служила ему утешением. Он таскал ее на себе с места на место. Психиатр его матери говорил, что Алиса — его промежуточный объект.

В возрасте четырех лет, когда умер его отец, Пол понял, что у него не будет братьев и сестер в обычном смысле, и Райли тоже это понимала.

— Ничего, — сказала ему Райли, — мы разделим с тобой Алису.

Райли была ему ровней, соперником, его двойником, а также лучшим другом. В некотором смысле ему было трудно отделить себя от нее. Они были одного возраста, а много лет подряд и одного роста. Носили одинаковые штаны. Когда она перестала расти, а он продолжал, то чувствовал себя предателем.

Алиса не была его другом, хотя он знал, что ей всегда этого хотелось. Она была чем-то другим — ни больше, ни меньше, но другим.

Когда он думал об Алисе, особенно лежа в кровати, то часто вспоминал то лето, когда им с Райли было по тринадцать. Куда ни пойдешь, прежние друзья и компании, утратив интерес к когда-то важным вещам, оказывались никчемными и глупыми. Ребята вроде Меган Кули и Алекса Петерсона начали устраивать сборища в дальней комнате библиотеки, где играли в «бутылочку» и «веришь — не веришь». Райли их ненавидела, а Пол боялся. То, что они наблюдали у собственных родителей, заставляло их твердо держаться безопасной стороны подросткового возраста. Алиса в свои десять лет подражала им в негодовании.

В своих детских играх они оживляли топологию этого сурового места при помощи волшебного мира, простирающегося от океана до бухты. Там были места и существа как злые, так и добрые. Волшебство заключалось также и в их власти меняться ролями, если этого требовала добрая игра. Пол и Райли понимали, что этот мир очень хрупок. Он без следа уйдет под воду, если они это допустят. Надо было в него верить, а таких людей становилось все меньше и меньше.

Испытывая отвращение к внешнему миру и страх внутри себя, Пол и Райли пришли к бессловесному соглашению. В то время как в житейских бурях тела швыряло из стороны в сторону, у каждого из них был друг, готовый указать, где же истина. Они договорились, что, если будут честны друг с другом, с ними этого не случится. Они привязали бы себя к мачте предгормонального блаженства, чтобы таким образом пройти через бурю. В те времена они имели основание сказать: «Перед нами открыта истина». А если кто-то сказал бы, что это неправда, они знали бы, что им в уши нашептывает зло и рядом враг. Они не стали бы говорить. Они не сдались бы. Они носили бы с собой пилюлю с ядом и, если пришлось бы, проглотили ее.

Но что произошло бы, когда они преодолели бы эту бурю? Так далеко они не загадывали. Они не вполне понимали, что, вверяя кому-то одну часть своей жизни, можно разрушить все остальное. Поддерживая раннее проявление своего «я», человек, скорее всего, станет подвергать сомнению все будущие проявления, вступающие с ним в противоречие.

Алису в возрасте десяти лет легко было привлечь на свою сторону. Алису, у которой к тринадцати годам выросла грудь и которая настраивала себя на более широкую гамму тонких сфер человеческого общения. Тогда она еще не знала, чему посвятит свою жизнь.

Ее друзья оглядывались назад. Скорее пытаясь вспомнить, что такое истина, чем пытаясь ее найти. Они были как святые, разгадывающие древнюю книгу, как судьи, интерпретирующие конституцию. Они возвращались воспоминаниями к более спокойным, более справедливым временам.

Но время шло, как водится, сменяли друг друга времена года. Пол не рассказывал Райли или Алисе о том, что противоречило их соглашению. Амбиции, житейские заботы, секс, которым он наконец-то занялся со смешливой девчонкой в предпоследнем классе. Он шел вперед, проживая все эти годы, но постоянно чувствовал, что настоящая жизнь осталась здесь, на этом летнем берегу, с Райли и Алисой.

То, что в тринадцать и даже семнадцать представлялось значительным, к двадцати четырем превращалось в нечто странное: и все же их соглашение по своей природе не могло прерваться. Оно все еще существовало. Он чувствовал это даже теперь. Можно было уехать на несколько месяцев или лет, но оно оставалось, связывая человека с тем, что он любил.

Он догадывался, что Алиса выполняет это соглашение из чувства долга. Для Райли это был не более чем выбор. А для него?

Для него годы, проведенные здесь, на этом острове, с Райли и Алисой, были лучшим и самым продолжительным отрезком его жизни.

В течение девяти лет Пол не называл ее по имени. С двенадцати лет она была для него «малявка», «детка» или просто «ты». Осознала она это лишь в свой первый вечер работы официанткой в яхт-клубе.