Карен Робардс - Полночный час

Женщина за стойкой наблюдала за их появлением. У нее были короткие темные волосы, безвкусно завитые, пухлое, бесформенное лицо, а одета она была в розового цвета халат с пластиковой именной табличкой слева над выпиравшей грудью: «Лиз Карие, регистратор». На больших круглых часах, вмонтированных в стену над ее головой, мерцали цифры – 3:25.

Регистраторша уже собиралась задать им вопрос, но коп, несущий на руках Джессику, опередил ее:

– Я офицер полиции. Девочка с диабетом нуждается в срочной помощи.

Он произносил слова четко, холодно, властно.

– Одну минуту!

Бросив озабоченный взгляд на Джессику, словно пытаясь угадать, жива ли еще доставленная копом девушка, регистраторша, понизив голос, что-то пробормотала в переговорное устройство.

– Кто-нибудь сейчас обязательно займется вами, – заверила она полицейского.

Впрочем, не успела она закончить фразу, как сбоку от стойки распахнулись двойные двери. Появилась медсестра в белой униформе. На именной табличке значилось: «Мери Моррис. Д.С.». Дипломированная сестра означало это сокращение. Ее появление не внесло успокоения в душу Грейс, так как женщина с прямыми, выкрашенными под седину волосами, без какой-либо косметики на лице, в узких, обтягивающих худые ноги белых штанах и короткой форменной блузе чем-то смахивала на хиппи.

Подойдя, она тотчас пальцами коснулась пульса за левым ухом Джессики.

– Она диабетик? – Вопрос адресовался копу. – Тип А?

– Да, – ответила Грейс, шагнув вперед. Сердце ее стучало громко, то замирало, то учащенно билось – классическое состояние героинь множества романов. Такая совсем посторонняя мысль пришла ей в голову в эту минуту. Ей надо было собрать все свое мужество и сделать тяжкое признание, но прежде она положила руку на плечо дочери, как бы защищая ее.

– Она выпила, но я не знаю сколько. Я думаю, что сахар у нее в крови резко подскочил и…

– Вы проверяли? – Мери Моррис поднесла стетоскоп к груди Джессики.

Грейс виновато вздохнула:

– Я привезла ее прямо сюда.

Мисс Моррис кивнула и отняла стетоскоп от груди Джессики. Она перевела взгляд с Грейс на копа и обратно.

– Вы ее родители?

– Я ее мать.

– Я офицер полиции графства Франклин, – представился коп.

– Идите за мной. – Мисс Моррис сделала знак копу и, повернувшись, зашагала к двойным дверям, откуда только что появилась.

Грейс рванулась за ними.

– Мэм! Простите, мэм, задержитесь на секунду. Нам нужны ваши данные о…

Когда Грейс обернулась, регистраторша глядела на нее с извиняющейся улыбкой. Данные должны быть записаны в карточку, иначе госпиталю не оплатят оказанные им услуги.

– Это займет пару минут, не больше.

Грейс нехотя возвратилась к регистрационной стойке. Джессику у нее уже забрали – пусть на какое-то короткое время, но двойные двери закрыли ей доступ к дочери, которой займутся люди, на чью компетентность Грейс могла лишь полагаться.

– Одну секундочку, – продолжала бормотать регистраторша извиняющимся тоном, видя, что глаза Грейс, полные душевной боли, не отрываются от дверей, за которыми скрывались остальные. – Мне нужна ваша страховая карточка.

Взглянув на экран компьютера, к которому повернулась на вращающемся стуле регистраторша, Грейс осознала, что не захватила с собой никаких документов. Она яростно потерла лицо ладонями, чтобы вернуть самообладание. Сейчас очень важно и для Джессики, и для нее самой сохранять хладнокровие.

– Я впопыхах забыла сумочку. И страховую карточку тоже, – призналась она. – Но наши данные занесены в компьютер. Мы уже были здесь раньше.

Пять раз за пятнадцать месяцев с тех пор, как у Джессики обнаружили диабет. Шесть, если считать визит, когда ей поставили диагноз. В тот солнечный майский день, после того, как с Джессикой случился приступ на тренировке по травяному хоккею.

– Имя?

Грейс торопливо сообщила требуемую информацию, уверенная, что все сведения о Джессике и номер ее страхового полиса имеются в компьютере. Потом она расписалась там, где ей указали. Наконец с благословения регистраторши Грейс устремилась через двойные двери, чтобы вновь воссоединиться с дочерью.

В холле лечебного корпуса было пустынно. Грейс заглянула в одно из помещений. Там, словно волны на море, всюду, куда ни глянь, колыхались белые занавески, разделяющие кровати. Из белоснежного пространства вынырнула женщина тоже в белом.

– Чем могу помочь?

– Я ищу свою дочь, Джессику Харт. Ее только что доставили.

– Диабет?

Грейс кивнула.

– Вам туда. – Женщина указала рукой куда-то в глубь сияющего белизной коридора, по обеим сторонам которого за занавесками жизнь сражалась со смертью.

Как и другие одноместные палаты, секция Б была отгорожена от коридора шторой на металлической палке. Грейс, присев, заглянула под занавес и увидела пару мужских ног в черных кожаных туфлях и кромку голубых джинсов. Ноги пребывали в каменной неподвижности возле колесиков и стальных ножек медицинской кровати.

Грейс отодвинула штору ровно настолько, чтобы иметь возможность проскользнуть внутрь. Она сразу же отыскала взглядом Джессику, лежащую на покрытой белой простыней кровати. На сгибе руки у нее был наложен жгут, и для этого ей высоко засучили рукав голубого свитерка. Голова и верхняя часть туловища были приподняты и опирались на спинку кровати. Серое одеяло закрывало ее вплоть до подмышек, и безвольно лежащие на одеяле руки выглядели на его фоне какими-то неживыми. Глаза Джессики по-прежнему были закрыты. С нее сняли обувь и кожаную куртку, которой накрывал ее коп. Эти вещи лежали в стороне на белом табурете.

При ярком люминесцентном освещении Джессика показалась Грейс еще более осунувшейся и болезненной, чем в машине.

– Сестра только что ушла. Она померила вашей дочери давление, поставила градусник, взяла кровь на анализ и сказала, что кто-нибудь скоро вернется с результатами, – сообщил коп. Он оставался здесь в одиночестве, словно на страже. Руки его были засунуты в карманы джинсов, ноги расставлены. При ее появлении он не сдвинулся ни на дюйм с прочно занятого им места возле кровати больной.

Грейс дала бы ему приблизительно лет сорок. У глаз и в уголках его рта уже проявились морщинки, а кое-где в волосах – седина.

Грейс как-то машинально отмечала все это. Все ее внимание было приковано к Джессике. Она лишь мельком взглянула на копа, пробормотала «спасибо», приблизилась к кровати и опустила ладонь на лоб дочери.

Аромат спиртного, исходящий от нее, перебивал даже запах антисептика в палате, но температура показалась Грейс нормальной. Она убрала руку со лба дочери и сжала ледяные пальцы Джессики. Грейс понимала, что перед лицом болезни она бессильна. Ей оставалось только ждать, что скажут врачи.