Джей Крауновер - Любовь вне правил

Мне пришлось взять тайм-аут на несколько минут, чтобы успокоиться. Потом я быстро допил кофе и распахнул дверцу. И ничуть не удивился, увидев рослую фигуру, обходившую отцовский автомобиль, пока я выкарабкивался из маленькой спортивной машины. Брат был примерно на дюйм выше меня и сложен, как настоящий боец. Темно-каштановые волосы он стриг на типично военный манер, а в светло-голубых глазах, того же льдистого оттенка, что и мои, сквозила усталость. Ром неловко улыбнулся, и я присвистнул, потому что левая рука у него была в гипсе и на перевязи, нога тоже в лубке, лоб и бровь украшали безобразные черные швы. Безумный газонокосильщик, потрудившийся над моей прической, видимо, напал и на Рома.

— Ну и видок у тебя, солдат.

Он притянул меня к себе одной рукой, и я вздрогнул, когда ощутил под рубашкой повязку, наводившую на мысль о поврежденных ребрах.

— Ну да, как выгляжу, так примерно и чувствую себя. А ты прямо как цирковой клоун в этой машинке.

— Рядом с Шоу я как клоун вне зависимости от машины.

Ром отрывисто рассмеялся и провел загрубелой рукой по моим взъерошенным волосам.

— Вы по-прежнему смертельные враги?

— Скорее, недовольные соседи. Она чопорная, как обычно. Почему ты мне не позвонил и не написал, что ранен? Пришлось выслушивать новости от Шоу по дороге сюда.

Он ругнулся, когда мы медленно двинулись к дому. Я с болью наблюдал, как осторожно Ром двигался. Возможно, травмы были серьезнее, чем казалось на первый взгляд.

— Я потерял сознание, когда машина перевернулась. Мы наехали на взрывное устройство, ну и вот. Неделю пролежал в госпитале с разбитой головой, а когда очнулся, нужно было делать операцию на плече, и меня накачали лекарствами. Я позвонил маме и попросил рассказать тебе, как было дело, а потом узнал, что, как обычно, ты не ответил на ее звонки.

Я пожал плечами и протянул руку, чтобы помочь Рому, когда он запнулся на ступеньках, ведущих к двери.

— Занят был.

— Ты просто упрям.

— Да ладно. Я ведь приехал, правда? Я только сегодня утром узнал, что ты тут.

— Ты приехал потому, что малютка Шоу полна решимости удержать нашу семью от распада, пусть даже мы ей не родные. Топай в дом и веди себя хорошо, иначе я не посмотрю, что у меня рука сломана, и надеру тебе задницу.

Я вполголоса выругался и вошел в дом вслед за моим перевязанным братцем. Воскресенье никогда не было моим любимым днем.

Я закрыла дверь ванной и повернула защелку, а потом привалилась к раковине и провела дрожащими руками по лицу. Становилось все труднее и труднее играть для Рула роль дуэньи на еженедельных семейных сборищах. Я и так уже чувствовала, что наживаю язву. Пожалуй, если бы мне еще раз пришлось столкнуться с очередной девкой из бара, я вряд ли вышла бы из его комнаты, не совершив убийства.

Я умылась холодной водой и подняла с шеи волосы. Нужно было собраться с духом, поскольку меньше всего я хотела, чтобы Марго и Дейл или Ром заметили, будто что-то не так. Ром вообще отличался редкой наблюдательностью, и у меня возникло ощущение, что он, даже накачанный лекарствами, не упустит ни одной мелочи, если речь зайдет о младших членах семьи. Раз уж, теоретически, я играла роль сестры.

Общаться с Рулом становилось все тяжелее, и не только потому, что, глядя на него, я с болью вспоминала о том, чего лишилась. Марго и Дейл боролись что есть сил, а Рул, бесчувственная скотина, не проявлял ни малейшего сочувствия родителям. Он человек непростой — резкий, языкастый, беспечный, бездумный, зачастую капризный. В общем и целом, заноза в заднице. Но если Рул хотел, то делался милым и обаятельным, необыкновенно умным, чертовски интересным, душой компании. Я с четырнадцати лет безумно была влюблена в Рула, плохого и хорошего. Конечно, я любила и Реми — как брата, как лучшего друга, как верного защитника, которым он стал для меня, но любовь к Рулу как будто сделалась целью моей жизни. Как будто это было неизбежно, и неважно, сколько раз я убеждалась, что Рул того не стоит, что мы не подходим друг другу, что он грубиян и придурок. Я ничего не могла с собой поделать. Когда он давал мне понять, что смотрит на меня исключительно как на дармового водителя, мое бедное сердце разрывалось на части.

Моя собственная семья представляла собой плачевное зрелище, и я была бы совсем другой, если бы не Арчеры. Реми протянул мне руку помощи, когда в школе я страдала от одиночества. Он пригрозил поколотить парня, который довел меня до слез, потому что он мне нравился, а я ему нет. Марго ездила со мной по магазинам, когда я искала платье на выпускной бал, ведь моя родная мать была слишком занята новым мужем. Дейл свозил меня в Денверский университет и в Колорадо-Боулдер и помог рационально сократить список, когда речь зашла о выборе колледжа. А Рул… что ж, Рул служил вечным напоминанием, что за деньги нельзя получить всё, что хочешь; как бы я ни стремилась к совершенству, как бы ни старалась оправдать ожидания окружающих, он не ценил моих усилий.

Я наконец выдохнула — целый час, казалось, не дышала — и взяла салфетку, чтобы вытереть размазавшуюся тушь под глазами. Если сию минуту не вернусь в столовую, Марго непременно побежит на поиски. А я вряд ли сумела бы объяснить, отчего рыдала в ванной. Я достала из кармана резинку, собрала волосы в низкий хвост, намазала губы блеском и мысленно прочла себе нотацию: ведь я проделывала это уже миллион раз, и нынешнее воскресенье ничем не отличалось от предыдущих.

Как только я вышла в коридор, зазвонил мобильник, и я едва подавила стон, увидев имя Гейба. Включила автоответчик и задумалась в сотый раз за минувший месяц, отчего вообще тратила время на этого напыщенного идиота. Избалованного, жадного, мелкого, гораздо больше заинтересованного в богатстве моих родителей, чем во мне. Если честно, мне не хотелось с ним встречаться — вообще ни с кем не хотелось встречаться, — но родители настояли. Как обычно, под их давлением я сдалась и стала общаться с Гейбом. В итоге я терпела его намного дольше, чем, казалось, была способна. Гейба сильнее всего интересовал он сам. Лишь когда он начал требовать секса, доставляя массу неприятных ощущений и прикасаясь к таким частям тела, к которым я не желала его подпускать, — лишь тогда я поставила точку. К сожалению, ни до Гейба, ни до моих родителей это как будто не дошло, и последние две недели меня осаждали звонками, сообщениями и письмами. Увильнуть от Гейба было несложно, а вот от моей матери — увы.

Я как раз засовывала телефон в карман, когда услышала над собой негромкий голос.

— Ну, что с тобой, сестренка? Я полгода не был дома, а ты всего-навсего меня обняла и чмокнула, а потом убежала? Где слезы? Где бурная радость, что я вернулся целый и невредимый? Что творится в твоей умной головке? Я ведь вижу, что ты о чем-то думаешь.