Маргарита Грачева - Счастлива без рук. Реальная история любви и зверства

Никто из родственников Грачева не решился оценить его поступок. Если в какой-то степени они его и осуждали, то тут же добавляли, что не все так просто, он был вынужден, не мог иначе, его до этого довели. Среди «понимающих» Дмитрия оказалась и его бабушка — педагог детского сада, раньше она очень тепло относилась к Рите, но вдруг осознала, что та вела себя аморально: «Она много ездила по парикмахерским и по подругам, распустилась. Мой внук ее везде отпускал и возил, вот она и стала позволять себе всякое. Измучила парня. И расстаться окончательно никак не хотела, то притянет, то прогонит. Вот вам и результат».

У дедушки Дмитрия Грачева журналисты во время перерыва в суде спросят, нет ли у него желания попросить прощения у Риты. «С какой стати? — ответит он. — Она гуляла при живом муже, а я должен извиняться?!»

— Что вас больше всего удивило сегодня во время суда? — спросят журналисты в конце первого заседания по существу у адвокатов Риты.

Они ответят:

— Удивило полное отсутствие раскаяния у Грачева. Конечно, мы и не ждали, что тот придет на заседание с понурой головой и осознанием того, что натворил. И все же за год, прошедший с момента преступления, он мог что-то переосмыслить, засомневаться в правильности своих действий. Этого мы не увидели даже отдаленно. Если он и произносит какие-то слова раскаяния, то делает это скорее для судьи. Так принято заканчивать свою речь, это может смягчить наказание, а значит, надо это произнести.

Когда слово дают Грачеву, он признает: «Виноват в нанесении бывшей жене тяжких телесных. Других преступлений по отношению к Маргарите не совершал. В лес Рита ехала добровольно, о каком похищении может идти речь? И потом, я вывозил ее за город для совершения другого преступления. Нельзя же судить меня сразу за два! Я хочу объяснить, откуда появились эти дополнительные обвинения. Когда Рита, ее мама и адвокаты посмотрели, какой срок мне грозит, то решили, что 8–9 лет — это мало. И вот тогда они придумали, что надо сфабриковать еще другие обвинения, чтобы срок был больше».

На вопрос, почему он решил отрубить Маргарите руки, Дмитрий ответит: «Почему? Ну потому, что не ноги».

Задавая вопросы бывшей жене, Грачев доходит до интимных тем и настаивает на удалении из зала прессы и свидетелей. Судья удовлетворяет просьбу подсудимого.

— Знакомы ли вы с Александром Ч.?

— Да, он работает водителем в нашей редакции.

— Какие между вами и Александром Ч. отношения? Были ли у вас встречи не по работе?

— Отношения рабочие, встречи не по работе были.

— Ходили ли вы с ним в кино?

— Да, вчетвером, с его дочерью и моим старшим сыном.

— Кто помогал заменить шины на вашем автомобиле на зимние?

— Водитель Александр Ч. Грачев на мои просьбы сменить резину не реагировал. Отвечал: «Тебе надо, ты и меняй». Я еще спрашивала, неужели ему безразлична безопасность жены и детей?

— Когда Александр Ч. помогал с машиной, в рабочий день или в выходной, сколько времени вы в нерабочее время находились на работе, когда он менял колеса?

— Это был выходной день, точного времени, которое ушло на смену колес, я не помню.

— Знаете ли вы, где находится дом Александра Ч.?

— Знаю дом, однажды мы отвозили его дочку домой в перерыве между доставкой газет.

— Признавались ли вы 11 декабря в супружеской измене?

— Нет.

На этом «интимные» вопросы Грачева заканчиваются. Судья уточняет:

— Это все, о чем вы хотели спросить потерпевшую в отсутствие слушателей и прессы?

— Да, Ваша честь, я рассчитывал на другие ответы.

Свое последнее слово в суде Грачев завершил стихами собственного сочинения:

Спустя полтора месяца во время апелляции в областном суде по видеосвязи Грачев заявит: «Что это за приговор для меня — 14 лет, Ваша честь, ну ладно 8–9, еще куда не шло, но 14?! Это что называется, терять уже нечего. Почему ко мне относятся, как к какому-то закоренелому преступнику? Все мои знакомые отзываются обо мне исключительно положительно, я всегда вел правильный образ жизни, в отличие от потерпевшей, которая вела аморальный образ жизни».

Какое уж тут раскаяние?

— Рита, о чем тебя спрашивают чаще всего?

— Один из самых частых вопросов: «А что, убежать было действительно невозможно?» Да, это было нереально. Грачев вывез меня в безлюдное место вдали от города, ключи от машины были у него в кармане. Если бы я побежала, он бы меня догнал или просто поехал бы за мной на машине. Выпрыгнуть из нее на ходу я не могла, двери были заблокированы. У меня были связаны руки. Я кричала, но в лесу меня никто не слышал. Когда попробовала отползти от пня, он стал рубить топором ноги. Мне казалось, что он может ударить и по шее. Я не знаю, как я могла бы убежать?

— Чего тебе больше всего не хватает в твоей новой жизни, по каким моментам ты особенно скучаешь?

— По рукам и по работе. Я не умею писать, больше не могу делать с детьми поделки, мне это очень нравилось, наши поделки всегда были одними из лучших в садике. В первые месяцы хотелось читать самой, но мне нечем было перевернуть страницы… Мне не хватает моего прежнего ритма жизни, раздражает, что сейчас у меня слишком много свободного времени.

— Тебя удивила поддержка прессы?

— Я не знаю, что больше тронуло журналистов, жестокость преступления, его бессмысленность, желание помочь нам или мое поведение? В любом случае спасибо тем, кто старался выдавать объективную информацию и поддерживал нас. Широкая огласка помогла, в том числе и при вынесении приговора. И мне хотелось бы сказать, что никого из прессы мы не зазывали и не подкупали, а то и такие версии тоже приходилось слышать от людей. Я принимала далеко не все предложения об интервью и съемках, ведь у меня дети, к тому же одеться и привести себя в порядок без рук — дело не быстрое, иногда просто не было сил и желания вновь говорить на эту тему.

— Что в этой истории самое страшное?

— То, что ничего нельзя изменить. Мама говорит, что в первый день, сразу после ампутации кистей рук, я все повторяла, что мне страшно, имея в виду Грачева, но я этого не помню… Левая кисть и то, что осталось от правой, почти всегда болят. Это не острая, скорее ноющая боль. Но она всегда со мной. Я стараюсь не думать об этой боли…

— Тебе страшно вспоминать 11 декабря?

— Меня много раз об этом дне спрашивали следователи, адвокаты, помощник прокурора, журналисты, знакомые. Мне кажется, что я уже научилась воспринимать случившееся, как будто это было не со мной. Может быть, это защитная реакция. Но я не знаю, как все вытерпела, это было страшно, да. И я переживаю за будущее, это тоже правда.