Лариса Максимова - Великие жены великих людей

Официально мы поженились только после того, как он заболел. Это было необходимо для того, чтобы я могла ухаживать за ним, иначе у меня не было никакой власти сделать что-либо. Если ты не являешься женой, то не можешь ничего решать — ни в госпитале, ни в банке, нигде.

Микеланджело пытался сказать, где он хочет быть похоронен. Я потратила неделю, чтобы понять. Раньше мы вообще не разговаривали об этом. Я спросила у него, хотел ли он быть кремированным, на что он ответил: «Нет». Я спросила, хочет ли он быть похороненным, и он ответил «Да». Но где? Названия, которые он пытался произнести, я не понимала. Через неделю он нарисовал крест, маленькую простую могилу и трех людей внутри: женщину, мужчину и ребенка. И я наконец поняла! И сказала: «Но ты никогда не брал меня на кладбище, где покоятся твои родители». И мы впервые поехали туда. Это была очень простая могила, он попросил нас почисть ее, купить цветы, свечи. Я спросила: «Может быть мы найдем другое место, это слишком простое? Ты точно хочешь быть здесь?» Он ответил: «Да!» Ему было не нужно поклонение тысяч людей, ему это было все равно, он хотел быть со своими родителями.

Мы так долго говорили, что Энрика охрипла. Она несколько раз брала паузу, особенно в те моменты, когда начинали подступать слезы, и куда-то уходила. Я вспомнила, что она училась разным практикам, занималась и преподавала медитацию. Она уходила отдыхать, она может это сделать быстро. Она умеет властвовать собой и очень хочет научить этому других людей, хочет помогать им и лечить их. Она рассказала, что, когда Микеланджело умер, ей тоже хотелось уйти за ним. И она в некотором смысле ушла — в какое-то другое измерение. И теперь выходит оттуда, пытаясь найти причины для этого.

Каждый раз я говорю: «Это последнее интервью». Для меня все еще болезненно говорить про Микеланджело: сразу выплескивается много любви. Сегодня моя жизнь не такая интересная, как была раньше. Но я не хочу жить прошлым. И не живу. Я знаю, что жизнь может быть легкой, даже если вокруг катастрофа. И цену себе я тоже знаю. Долгие годы я находилась рядом с гением — человеком особого склада ума, абсолютно ни на кого не похожим. Он показал мне, что, если ты умеешь быть художником, ты это делаешь на пределе своих сил. Это было нормально для него, потому что он был рожден с этим талантом, этим умением. Я хотела бы быть так же интеллектуально сильна, как Микеланджело, так же талантлива, но я не родилась такой. Но все же я обладаю многими способностями и буду развивать их настолько, насколько это возможно.

Микеланджело многому меня научил, но только приблизившись к тому возрасту, в котором он познакомился со мной, я поняла, какую огромную духовную работу он проделал, чтобы мне в мои восемнадцать лет было с ним комфортно и интересно. Все говорили, да и мне самой казалось, что я невероятно тружусь, чтобы дотянуться до него. Теперь я знаю, что его часть пути навстречу мне была нисколько не меньше.

Мне кажется, я поняла эту тайну. Живая и близкая Энрика, которую я узнала, ничего не имела общего с выдуманным образом «жены гения». Она обладала талантом не менее ценным, чем талант ее мужа — очарованием. Точнее — очарованием личности. Они были вместе, потому что Энрика была достойна Микеланджело. Вот и все.

Зоя Богуславская — это отдельная планета. Она идет по своей орбите, и — как я убедилась на собственном опыте — сбить ее с этого пути или повлиять на него невозможно. Но можно попасть в зону ее притяжения, откуда уже нет пути назад. В зону невероятного человеческого обаяния, интеллектуального воздействия и женского шарма. Она вовлечена во все события культурной жизни, читает все новинки, смотрит все премьеры, не боится публично высказываться по самым спорным поводам. Ее друг, актер Олег Меншиков, сказал как-то, что высказывание «мы ленивы и нелюбопытны» меньше всего имеет отношение к Зое Богуславской. С ней общаться совсем нелегко, но очень интересно. И это, как говорится, многое объясняет. И прощает. Писатель, драматург, переводчик, создатель и художественный руководитель независимой литературной премии «Триумф»… Все это Зоя Богуславская.

Зоя и Андрей встретились, когда она уже была взрослой женщиной: самостоятельной, независимой, привлекательной и успешной. Замужней. Было имя в литературе, выходили книги, и даже имелась научная степень. Не сомневаюсь, что Зоя и тогда уже представляла собой сильную личность с весьма непростым характером (как известно, с годами особенности нашего нрава только крепнут). Это Андрей завоевывал Зою, это он добивался ее: добивался страстно (как все, что делал), упорно, категорично. Он — которого обожали, боготворили, почитали и носили на руках…

Она любила его всю жизнь, отмеренную ему судьбой. Ни разу не предала и никогда не покинула.

Вознесенский — великий или талантливый, «мой» или «не мой», et cetera — но имя его вошло в мировую энциклопедию литературы и принадлежит теперь истории. Вознесенского даже сдают на вступительных экзаменах в вузах. И правильно. И пусть. Для меня интереснее «феномен Зои». Мне очень важно понять, почему он выбрал именно ее, и что в ней есть такого, что позволило прожить почти полвека с человеком, который нарасхват, — прожить в полную силу, с удовольствием, щедро отдавая себя, и не превратить эту самую жизнь ни в испытание, ни в жертвоприношение…

Я попросила Зою Борисовну Богуславскую дать мне интервью. Она отказалась. Очень вежливо объяснила, что в последнее время избегает встреч с журналистами: уже все сказано и написано. Тогда я стала ее убеждать, уговаривать и даже жалобно просить. Последнее подействовало: дело в том, что Зоя Борисовна (и об этом говорят все ее знакомые) не умеет отказать, если ее сильно просят. Она вообще из тех, кто кидается спасать, едва заслышав крик о помощи. Или если видит несправедливость. Ее сын, Леонид, считает, что мать обладает врожденной, генетической потребностью помогать не только близким, но и совсем чужим людям. Сразу же хочу рассказать историю. Когда-то Зоя Богуславская работала в 6-м «легендарном» объединении «Мосфильма», во главе которого стояли Алов и Наумов. Зоя там, кстати, была единственным женским персонажем. Именно в этом объединении Андрей Тарковский снимал своего «Андрея Рублева», в который еще на стадии сценария ответственные партийные работники «от кино» постоянно требовали вносить правки и исправления. Этому издевательству не было конца… На одном из заседаний доведенный до отчаяния Тарковский сказал: «Больше я править ничего не буду. И работать больше не буду!» На его лбу выступил пот, было понятно, что он на грани срыва. Тогда Зоя попросила слово. «Может быть, вы примите этот сценарий сегодня в литературном виде? А необходимые исправления Андрей внесет уже в режиссерский сценарий?» Это решило судьбу фильма. Он был запущен, снят и стал шедевром. Зою никто не тянул за язык, но она не могла не откликнуться на крик отчаяния.