Елена Кошевая - Повесть о сыне

С тех пор как Олег стал пионером, он всё чаще задерживался в школе. Различная общественная работа, новые обязанности и нагрузки вошли в его жизнь, появились новые увлечения, которым он отдавался с большим рвением, вкладывая в них весь пыл и азарт своего пионерского сердца.

СЛУЧАЙ В БУРЮ

Жадно любил Олег природу. Особое чувство вызывали у него буря, гроза, зимой - буран.

Однажды стоял душный, но ясный и тихий день. Мы все ушли на работу. Олега оставили дома с моей сестрой. К вечеру погода изменилась. Всё небо покрылось густыми чёрными тучами. Поднялся резкий ветер. Вскоре он перешёл в настоящую бурю. Деревья гнулись и трещали. Солома вихрем взлетала с крыш, густые тучи пыли поднимались, кажется, до самого неба. А потом грянул ливень. К Днепру потекли шумные потоки...

Когда дождь утих, я поспешила домой. Прихожу - сына нет.

- Где Олег? - спросила я у сестры.

- А я не знаю, - ответила она, - сама волнуюсь. Когда началась буря, он к дружку своему Грише Задорожному побежал.

Я немного подождала и пошла к Грише. Олега не было и там. Гриша сказал, что Олег прибежал, когда буря только ещё начиналась, и стал звать кататься по Днепру. Спешил очень сесть в лодку, выехать на середину Днепра, в бурю побороться с волнами. Кроме того, после бурной погоды, как потом уверял меня Олег, славно ловится рыба - клюёт без наживки, только успевай вытаскивать.

Гриша колебался.

Тогда Олег махнул рукой, захватил свои крючки, перемёты и помчался к реке.

Не помню, как я прибежала домой. Выслушав меня, бабушка тоже переполошилась, и мы вдвоём кинулись к Днепру.

Когда мы добрались до реки, уже совсем стемнело. Буря утихла, и только мутные ручьи после недавнего разлива шумно падали с высокого берега в Днепр. Я всматривалась в зловещую ночную темноту, прислушивалась, не послышится ли плеск вёсел.

- Олег! Оле-же-ек! - без конца кричала я.

Никто не отзывался. Мне казалось, что моего Олега уже нет на свете...

- Мама, что же делать?

Что могла ответить бабушка Вера? Мы бегали по берегу, снова и снова звали Олега. Ответа не было. И не могло быть...

Олег ждал нас дома.

Я тогда так рассердилась на него, что и говорить с ним не могла. Только и сказала:

- Две недели не пойдёшь в кино!

Большие влажные глаза сына посмотрели на меня с тихим укором.

На другой день, когда я уже успокоилась, Олег покаялся мне во всём:

- Понимаешь, я ведь и Гришу звал на Днепр, да он не захотел. Что было делать? Пошёл я один. Сел в лодку, а тут буря разыгралась. Ух, и бросало лодку с волны на волну! Будто я со всем Днепром боролся один на один. А когда начался дождь, я вытащил лодку на остров, опрокинул её и уселся под ней. А потом... - Олег прижался ко мне, хитро играя глазами. - Ты ж, мамуня, не знаешь, как рыба ловится после бури!

Но как он ни ласкался ко мне, каким хорошим ни был он в то утро, я не изменила своего решения и ещё раз серьёзно повторила, что ему придётся понести наказание.

Это очень смутило Олега. Он пошёл к бабушке и повёл с ней такой разговор:

- Бабуся, я хочу с тобой поговорить, как партиец с партийцем...

После этого "партийного разговора" бабушка, конечно, взялась хлопотать за внука, но и это не помогло: Олег две недели не ходил в кино.

К концу такого тяжкого для всякого мальчика наказания Олег, вздохнув глубоко, сказал мне:

- Лучше бы уж ты меня ремнём выстегала! Поболело бы немножко и прошло. И я бы сразу в кино пошёл...

ЗА ГРИБАМИ

Каждый приезд на летние каникулы брата Николая бывал для Олега праздником. Дом наш превращался в гудящий улей. Сюда, как на огонёк, тянулись школьные товарищи Олега, и шумные разговоры, споры, игра в шахматы, сборы на рыбалки и в походы не прекращались ни на минуту.

Дядя Коля был уже студентом третьего курса Горного института и, как человек другого, взрослого, мира, вызывал у ребят тайную зависть и открытое обожание, но сам он в глубине души оставался мальчишкой и нередко "откалывал номера" вполне под стать своим младшим друзьям. Именно это особенно располагало к нему ребят.

Однажды, ещё до восхода солнца, собрались у нас друзья Олега, чтобы вместе пойти в лес и встретить в дороге зарю. Все ещё были заспанные и продрогшие от утренней прохлады, но не могли скрыть радостного оживления пританцовывали и толкались.

Я тоже присоединилась к "честной компании", и, когда всё было готово, мы вышли из дому шумной гурьбой, нарушая тишину спящего посёлка.

Шли мы по накатанному, сырому от ночной росы шляху, и по обеим сторонам в предутренней дымке необозримо тянулись уже слегка желтеющие хлебные поля.

Над горизонтом выплыл рубиновый краешек солнца - и это было похоже на чудо. Вдруг разом загорелись травы, по хлебному полю побежали, исчезая, ночные тени, и каждый колосок заискрился алмазной росой, склонившись маленькой гирляндой.

Ребята затихли и даже не глядели друг на друга, словно боялись потревожить торжественное рождение дня. И только спустя несколько минут, когда солнце уже заметно поднялось над горизонтом, стали взволнованно делиться впечатлениями. Но Олег держался в стороне и долго ещё хранил молчание, задумчиво поглядывая в поле.

- Ты чего зажурился? - спросил Николай и положил руку ему на плечо.

И Олег вдруг светло блеснул глазами, пригладил волосы и как-то застенчиво начал декламировать:

Полем идёшь - всё цветы да цветы,

В небо глядишь - с голубой высоты

Солнце смеётся... Ликует природа!

Всюду приволье, покой и свобода;

...Дорого-любо, кормилица-нива,

Видеть, как ты колосишься красиво,

Как ты, янтарным зерном налита,

Гордо стоишь, высока и густа!

- Вот это сочинил! - изумлённо воскликнул кто-то. И вдруг раздался весёлый хохот.

- Смерть невеждам! - вскричал Николай, бросившись разыскивать человека, посмевшего не знать, что это были строки из поэмы Некрасова "Саша", но "невежда" улепётывал со всех ног к лесу.

- В погоню!

И ребята, загоготав, как застоявшиеся кони, шумно бросились наперегонки, а впереди, взбрыкивая ногами, мчался Николай. И долго ещё продолжалась весёлая суматоха, и вспугнутые жаворонки взмывали над степью, серебристым звоном возвещая утреннюю побудку.

И вот мы в лесу. Сразу исчезли куда-то степные ветерки, нас окружила тёплая и мягкая лесная тишина - таинственная и пронизывающая до звона в ушах. Мы стоим, слушая тишину, и кто-то тихо и задумчиво стал читать из Некрасова:

Мне лепетал любимый лес:

Верь, нет милей родных небес!

Нигде не дышится вольней

Родных лугов, родных полей.

Вскоре мы нашли красивую, уютную полянку, я расстелила скатерть на траве и стала готовить завтрак. Аппетит у ребят после прогулки волчий, и мне никого не пришлось упрашивать - только подавай!

После завтрака ребята разбрелись в разные стороны, и только слышно было отовсюду далёкое "ау!".