Аркадий Малер - Константин Великий

В отличие от Западной Римской империи, просуществовавшей всего восемьдесят лет, Восточная Римская империя с центром в Константинополе прожила более тысячи лет, и все это время она была геополитической основой православной цивилизации, а вместе с тем и прямым приемником античной Римской империи.

В правовом смысле Восточная Римская империя была все тем же государством, которое основали Ромул и Август, но только с двумя принципиальными отличиями — ее столица была не в Ветхом, а в Новом Риме, Константинополе, а ее официальной религией было православное христианство. Во всем остальном жители этой Империи осознавали себя римлянами (ромеями) и отсчитывали свою историю от основания города Рима в 753 году до н. э. Более того, при всем очевидном монархизме летоисчисление в этой Империи также проходило по двум консулам.

В эпоху так называемого итальянского Ренессанса западные ученые-«гуманисты» из трудно скрываемого неприятия этой великой Империи назвали ее унизительно Византией по тому городу, на котором был основан Новый Рим. Назвать Восточную Римскую империю Византией это гораздо хуже, чем Российскую империю назвать Московией, но это слово прижилось в литературе и уже давно не имеет изначального оценочного смысла. В соответствии с этим названием в XIX веке немецкие профессора породили термин «византизм», означающий совокупность всех исторических свойств и идеологических ценностей Византии, и этот термин стал у одних авторов носить строго негативный смысл, а у других авторов, начиная с русского мыслителя Константина Леонтьева, написавшего книгу «Византизм и славянство» (1874), строго позитивный смысл, поскольку не только само отношение к этим свойствам и ценностям остается различным, но и сами они определяются по-разному. Но как бы ни относиться к «византистским» ценностям, нельзя не признать, что все они восходят к политическому опыту Константина Великого, что именно он был настоящим историческим основателем Византии и византизма, хотя самих этих слов в его время не было.

Основной исторический подвиг Константина, позволивший Церкви не только канонизировать его, но и признать равноапостольным, заключался в невероятно масштабном распространении христианства, не сравнимом ни с какими миссионерскими достижениями ни до, ни после него, но сам этот подвиг был возможен только потому, что Константин был главой огромного трансконтинентального государства, обладавшим уникальными политическими возможностями. Поэтому миссионерский подвиг Константина поставил перед недавно гонимой Церковью не только проблему катехизации беспрецедентно большого количества прихожан, но и богословскую проблему принятия и оправдания имперской власти, которая до сих пор воспринималась ею в лучшем случае как терпимое зло. Однако теперь Церковь была поставлена не просто в условия политических баталий, но уже оказалась в положении политического победителя , чего никто не ожидал и о чем никто не думал. Соответственно, Церкви постепенно нужно было формировать необходимое богословие политической власти, а иным аполитичным или даже антиимперски настроенным христианам нужно было пересмотреть свое отношение к феномену государства в целом и конкретно к Римской империи. Не за одно поколение проходило это богословское переосмысление, и первые его общецерковные выводы были сделаны при императоре Юстиниане Великом (правил в 527–565 гг.) — третьем из величайших христианских правителей после Константина и Феодосия.

Для формулирования собственного политического богословия христианам в первую очередь необходимо было обратиться к двум основным источникам православной веры — Священному Писанию и Священному Преданию. До сих пор гонения на христиан подогревали среди них серьезные апокалипсические настроения, поэтому легализация христианства, а тем более его политическая победа заставили христиан несколько отложить в своем сознании постоянное ожидание Конца Света. Стало ясно, что при всем несовершенстве окружающего мира нельзя говорить о его предельном грехопадении, что Господь не позволяет этому миру достичь полного саморазложения, потому что в самом мире есть некоторые начала, способствующие его сохранению.

Поиск этих сдерживающих начал неизбежно привел к загадочной цитате из Второго Послания апостола Павла к Фессалоникийцам, где апостол говорит о том, что приходу грядущего антихриста (человека греха, сына погибели) препятствует определенная сила: «И ныне вы знаете, что не допускает ему открыться в своем время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (Фес. 2: 7). Этот фрагмент Писания стал одним из отправных для формирования всей христианской политической мысли. «Беззаконие» по-гречески звучит как «аномия», то есть отрицание нормы, аномалия. Аномия — это такое состояние общества, когда исчезает представление о норме во всех сферах человеческой жизни и место нормального вытесняет ненормальное. В конечном счете речь идет о нигилизме и нравственной анархии, хорошо знакомой эпохе поздней Античности. Тайна аномии, по апостолу Павлу, «уже в действии», то есть аномия уже шествует по миру в том или ином своем проявлении, однако она не может полностью свершиться до тех пор, пока этот мир не покинет, не будет «взята от среды» некая «удерживающая» его сила.

По-гречески «удерживающий» звучит как «катехон», поэтому исследование этой цитаты апостола Павла называется учением о Катехоне. Сразу можно сказать, что этой силой не может быть Церковь, потому что она никогда не покинет этот мир и Литургия будет совершаться до последней секунды земной истории. Если же допустить, что «взятие от среды» предполагает полное исчезновение, то Церковь тем более не может быть Катехоном, потому что Церковь имеет начало, но не имеет конца. Следовательно, речь идет о достаточно земной, «приземленной» реальности, само существование которой, в свою очередь, держится Божием благословением. Комментируя тезис о Катехоне, великий Отец Церкви Иоанн Златоуст писал: «Одни говорят, что это благодать Святого Духа, а другие — римское государство; с этими последними я больше согласен ». Следует оговориться, что обе версии не особенно противоречат друг другу, потому что, как мы уже заметили, сам «удерживающий» держится благословением Божием, то есть силою Святого Духа.

Так неужели именно римское государство, до сих пор известное своими гонениями против христиан, является тем самым Катехоном, сдерживающим силы антихриста, о котором писал апостол Павел?

Дело в том, что отрицательное отношение к римской государственности у многих из первых христиан было обусловлено не самим фактом существования этой государственности, а конкретно антихристианской политикой некоторых императоров-гонителей. Сама же римская государственность, как это можно вспомнить по ходу суда Понтия Пилата, не только не противоречила христианству, но даже могла быть солидарна с ним по некоторым основаниям. Ведь по римскому законодательству, где уже потенциально существовало представление о праве человеческой личности, Христос был совершенно невиновен, и сам Пилат признавал его невиновность. То же самое касается всех членов Церкви Христовой, которые были добропорядочными гражданами Империи, и только варварский закон Августа об обязательном поклонении императору как богу спровоцировал конфликт Церкви и Рима. Но не надо отождествлять пороки конкретного политического режима с самой государственностью как таковой. Если свести все функции государства к необходимому минимуму, без которого само государство уже невозможно, то этим минимумом будет легитимная монополия на насилие . Само по себе насилие — это проявление грехопадшего состояния в человеке, но если посмотреть на человечество без лишних иллюзий, с точки зрения христианского трезвомыслия, то придется признать, что если всем людям в один момент дать полную свободу действий, то мир погрузится в хаос абсолютного произвола. Вряд ли это признание требует особого доказательства — можно только представить себе, что творилось бы в первый день на улицах города, из которого ушла любая власть. Поэтому для предотвращения многих греховных проявлений и в первую очередь самого насилия в мире должна быть определенная инстанция, обладающая монополией на насилие для его разумного, цивилизованного применения.