Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

После его доклада на научной конференции пошли меж генштабистами горячие споры: почему мы многие десятки лет не знали, что такое «внутренние военные конфликты»? А как только демократий с суверенитетами нанюхались, схватились за оружие. Кавказ вон уже который год кровавой юшкой умывается…

Седые генералы-отставники слушают петушиные споры молодых, вздыхают и негромко говорят:

— Был сильным Союз — была тишина на Кавказе.

И спор разгорается с новой силой. Некоторые слишком ершистые полковники начинают твердить, что, мол, тишина эта была обманчивой — тоталитарная власть не уничтожила, а лишь затолкала «джинна сепаратизма в кувшин»…

Тогда отставной генерал Ксенофонт Казейкин спросил:

— Так что же, по-вашему, лучше: обузданный сепаратизм или разнузданная резня?

«Был сильным Союз — была тишина на Кавказе»…

Нет более идиотского положения для армии, когда меняется власть в государстве, которое каждый военный человек однажды дал Присягу защищать, «не щадя жизни». Нет более омерзительного состояния офицерской души, чем то, когда ему приходится против собственной воли отступать от единожды данной торжественной клятвы. Когда летом 1992-го в Генштабе стали распространяться слухи, что нам придется принимать новую, российскую Присягу, глухой раздраженный ропот пополз по арбатским кабинетам. Эта бредовая затея была похожа на попытку узаконить предательство. В связи с этим родилось тогда жутко уродливое слово «переприсягнуть». У нас будто хотели забрать старую икону, а вместо нее подсунуть новую. Но, слава Богу, до этой процедуры принудительной офицерской проституции не дошло. Хотя некоторым нашим высшим генералам очень хотелось, чтобы вслед за ними и вся армия официально «переприсягнула» новой власти. И особенно — президенту.

В Минобороны и Генштабе всегда есть люди, которые часто теряют меру в подобострастном услужении «верхам». И это иногда принимает формы такой изощренной глупости, которая начинает граничить с маразмом…

Мы перестали быть солдатами «империи», армия которой в одну ночь прекратила существование вместе с Союзом. Три бокала с кипящим Советским шампанским нехотя звякнули в Беловежской пуще над договором о «тройственном союзе», на котором еще не просохли чернила.

Бывают в Истории такие моменты, когда сливаются воедино счастливый миг рождения и черная печаль похорон.

Для трех политиков был торжественно-величальный звон хрустальных бокалов. Для военных — трагическое предвестие кончины почти четырехмиллионной армии. С этим поражением не хотелось, но приходилось мириться.

История развивается не по военным, а по своим законам.

В январе 1992 года я вместе с пятью тысячами офицеров и генералов шел в Кремль на Всеармейское офицерское собрание сквозь гигантскую толпу пикетчиков, которые яростно орали:

— Офицеры, спасите Отечество!

— Офицеры, не дайте развалить армию!

Лозунги были красивыми, но нереальными. Армия была уже развалена. С некоторых пор она стала называться «ОВС СНГ», что означало Объединенные Вооруженные Силы Содружества Независимых Государств (войсковые остряки расшифровывали эту аббревиатуру по-своему: «объединенное вооруженное стадо — спаси нас, Господи»).

Русские генералы и украинские полковники, армянские майоры и узбекские капитаны шли сквозь разъяренный строй страстно кричащих людей, с трудом поднимая глаза. Почти все военные наверняка понимали, что, хотя их и призывают бороться за единую Армию, этот последний «кремлевский бой» будет всего лишь поминками «непобедимой и легендарной».

Судьба ее была предрешена в зимнем лесу под Минском еще месяц назад, где у полыхающего камина на старинном палисандровом столе лежал договор «о тройственном союзе», над которым тонко тявкнули бокалы пузырящегося шампанского в руках Ельцина, Кравчука и Шушкевича…

Мы поорали, посвистели, потопали ногами на Ельцина и Главкома ОВС СНГ маршала авиации Шапошникова, да так и разбрелись из зала, мучаясь собственным бессилием: приговор, вынесенный Советской Армии в Беловежской пуще, обжаловать было бесполезно.

Офицеры неохотно расходились из Кремля. Еще долго стояли группами у Дворца съездов, куря и нещадно матерясь. Над золотыми куполами кружили и тревожно каркали в мрачном холодном воздухе огромные стаи кремлевских ворон. Их разгонял огромный ястреб…

Мы были похожи на этих ворон.

Нас тоже разгоняли.

Было противно. Боль офицерских душ можно было ослабить старым казачьим способом — принятием наркоза. Желательно — из двухсотграммового стакана. У кремлевских ворот от огромной толпы пикетчиков осталась лишь беззубая древняя старушка с маленьким самодельным плакатиком «Да здравствует Советская Армия!».

Офицеры проходили мимо одинокой пикетчицы, стараясь не глядеть ей в глаза. Мы садились в любую машину, которая останавливалась у Кутафьей башни: лишь бы побыстрее смыться с глаз людских в гостиницу Центрального дома Советской Армии. Владельцы машин заламывали бешеные цены, но на это никто из офицеров не обращал внимания…

Мы уезжали из Кремля, как с похорон.

В мае 1992 года Ельцин издал указ об образовании Российской армии. К этому переходу из одного качества в другое арбатский люд относился по-разному: кому-то было все равно, кого-то мучили чувства тяжелой утраты армии, которой не было равной на Земле.

Иногда мне казалось, что многие офицеры и генералы Минобороны и Генштаба оказались в положении хоккеистов, которые сначала играли за «Динамо», а затем им приказали надеть другие майки. И пошли рубиться за «Спартак». Лишь бы бабки платили вовремя…

Видел я таких: они нетерпеливо позванивали в Дом военной одежды на Полежаевке и справлялись в десятый раз, когда же можно будет облачиться в новую форму. Они посылали порученцев и адъютантов на вещевой склад в полутемном подвале старого здания Генштаба на Знаменке — менять пуговицы со звездой на пуговицы с российским орлом.

Я многое не понимал на тех похоронах, которые для кого-то были именинами. И был не одинок.

Так долгое время по Генштабу и ходили офицеры и генералы как бы двух армий. А по сути — одной и той же. Во многих генштабовских кабинетах до сих пор висят кителя и шинели старого образца. Их никогда офицеры уже не будут продавать на Арбате забугорным туристам. Кто хотел, уже давно продал…

Одно время Старый Арбат был завален советской военной формой. Она шла нарасхват. Иностранные туристы балдели от счастья, покупая генеральские шинели и полковничьи папахи. Надо было видеть глаза стариков-ветеранов, проходящих мимо лотков, напоминающих выездной филиал Дома военной одежды. В них была смесь гнева, собачьей тоски и безысходности…