Леонид Корнилов - Ни за кого и ни с кем, кроме совести

Серия «Стихи Рунета»

Вся информация, изложенная в книге, является личным мнением автора и не преследует цели оскорбить чувства людей с иной позицией или вероисповеданием. Редакция не всегда разделяет мнение авторов. Текст приводится с соблюдением авторской орфографии и пунктуации.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспро-изведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Корнилов Л., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Совесть с возрастом стала строже

И злопамятнее весьма.

Всё сурово она итожит

И оценку даёт сама.

Ничего она не забыла,

Всё вытаскивает на вид.

Никогда меня не любила.

«А за что любить», – говорит.

Всё, что сделать успел по дури,

Предъявляет она в укор.

Как наждачкой дерёт по шкуре

Несговорчивый ревизор.

Прицепилась и гложет, гложет.

Всюду ставит свою печать.

Совесть многое в жизни может,

Но не может она прощать.

Неусыпна её опека.

Всё охаживает кнутом.

Совесть делает человеком.

А без совести мы никто.

2021 г.

Вышибаем ли двери плечом

Или скромненько топчемся в сенцах —

Мы гонимы сердечным бичом

И живём под ударами сердца.

Прожигаем космический мир.

Покидаем земные насесты.

На раздумье даётся лишь миг —

Тот, что между ударами сердца.

Полсекунды, не больше, – на страх.

Полсекунды – на шаг к отступленью.

Мы, качаясь, стоим на ногах

Под безжалостным сердцебиеньем.

Снова хлещет невидимый кнут.

Раздуваются паводком жилы.

Застояться сердца не дадут.

Только их мы ударами живы.

А другие удары – пустяк.

Всё доступно для духа и плоти,

Пока сердце, размером с кулак,

Нас от чистого сердца колотит.

2002 г.

Не верь его цветам всерьёз.

В галантной выходке злодея

Колючей проволокой роз

Обносит он твои владенья.

Но радость женская слепа.

И платье содрано, как кожа.

В дарёных кольцах и цепях

Ты на кандальницу похожа.

И тянешь срок любовный свой.

И, стойко выдержав все пытки,

Бредёшь с подарками домой,

В душе – ограблена до нитки.

1996 г.

Напряги мозги, человечество,

Растолкуй про мои мытарства:

Почему я, любя отечество,

Матерю своё государство?

Не ответил мир ошарашенный,

Промычал, что нет прецедента.

То есть нет аналога нашему

Историческому моменту.

Вот и я гляжу: дело тёмное.

Разломили страну, как булку.

К сердцу Родины, многотонному,

Люди-крошки прилипли будто.

Кто прикрыть собою старается,

А кто руки втихую греет.

Кто – народ, тот, понятно, мается.

Ну а прочий люд богатеет.

Я и сам как расколот надвое

И в душе под орех разделан.

Не скажу, что всех больше надо мне,

Но в стране до всего мне – дело.

И беру за грудки правительство,

И даю властолюбцам жару.

Я имею свой вид на жительство

В русской части земного шара.

И попробуй, заедь по морде мне.

Эй, чиновничья грязь, раздайся.

Я живу у себя на Родине,

А чиновники – в государстве.

Вот и разница вся, как будто.

Но огромна она, как бездна.

Разломили страну, как булку,

А народ не зовут к обеду.

От разрыва сердце не лечится.

Вот ведь русской судьбы коварство —

Умирать от любви к Отечеству,

Матеря своё государство.

1996 г.

На мясо к празднику в колхозе

Решили резать лошадей.

Две клячи, по уши в навозе,

Глядели тупо на людей.

А люди с сумками стояли

Рядком у скотного двора

И терпеливо ожидали

Лихой расправы топора.

Но конюх вынес, как икону,

Седло и в ноги уронил.

Пропивший всё на свете конюх

Однако упряжь сохранил.

И ненадёванная сбруя,

И блях начищенная медь

Просили, бликами ликуя,

На лошадей себя надеть.

И конюх стал неторопливо

Седлать. (Народ оторопел.)

Он расчесал хвосты и гривы,

Как будто в чистое одел.

Под нос бурчал, мол, так не будет,

Уж не воротишь громких дней,

Когда смешались «… кони,

люди…». И кони вынесли людей.

И принялись ушами прядать

Две клячи, вспенив удила.

А люди сумки стали прятать

За спины. Вот таки дела.

Когда осёдланных лошадок

Наш конюх вывел, пьяный в хлам,

Народ, что был до мяса падок,

Уж разошёлся по домам.

Потом в окошки, бога ради,

Глазели с ласковым смешком,

Как две кобылы при параде

Плелись в обнимку с мужиком.

А конюх, выпятив грудину,

По каждой улице села

Водил спасённую скотину,

Рубя всех матом до седла.

1995 г.

Уж таким слепцом уродился я,

Что других не вижу в упор.

Ты – единственная, единственная!

Выношу себе приговор.

Афродита машет руками мне,

Море с белых снимая ног.

Но в своей одиночной камере

Я тяну пожизненный срок.

Не желаю свободы выбора.

Нагулялся я, как ничей.

Я сверкал океанской рыбою,

Но на нерест иду в ручей.

Пусть ударит под дых ущелье мне

(Любят камушки ближний бой),

Но меня отольёт течение

Родниковой твоей водой.

В четырёх стенах твёрдокаменных

С леденящим каменным дном,

Слышишь, в клетке грудной, как в камере,

Ходит сердце моё ходуном.

В одиночке ему так здорово.

Ты – единственная, клянусь!

Отпускай на четыре стороны —

Я четыре раза вернусь.

Лучше в зоне любви быть зэками,

Чем свободу любить, как вор.

Не хочу жить в разбитом зеркале.

Мне нужны зеркала озёр.

Нахлебался свободы выбора.

Не мужчина тот, кто ничей.

Я сверкал океанской рыбою,

Но на нерест иду в ручей.

И камнями до рёбер выскоблен,

Прижимаясь к тебе в упор,

Постигаю земную истину:

Ты – бессмертный мой приговор.

1996 г.

Бродячий пёс по жизни бродит.

А то, что ищет, не находит.

А жизнь собачья коротка,

Чуть-чуть длиннее поводка.

Бродячий пёс и сам не знает,

Как он мучительно страдает.

Он просто нюхает следы,

Следы холодные, как льды.

Приснилось как-то раз бедняге

Про кости на пиратском флаге.

И он во сне бежать был рад

На кличку славную Пират.

А все собаки любят кости

И за костями ходят в гости.

А я люблю таких гостей

И мне не жаль для них костей.

Все реже пёс в гостях бывает.

На все четыре он хромает.

Ведь жизнь собачья коротка,

Особенно без поводка.

Бродячий пёс уже не лает,

На все четыре не хромает.

Он навсегда ушёл в следы —

Следы холодные, как льды.