Роберт Рождественский - Это время

…В окнах —
больших и хмурых —
высветится
ответ.
Как на твоих гравюрах —
белый и черный
цвет.
И до безумия просто
канет
в снежный февраль
страшная эта просьба:
— Стаська,
не умирай…

Так вышло.
Луна непонятною краской
обочины выкрасила…
Нас выжгло!
Нас —
будто из поезда полночью —
выбросило!
По пояс —
холодного снега в кювете.
В сугробах — полмира!..

А поезд
проносится мимо,
проносится мимо,
проносится мимо!..

Постой!
Но ведь только минута прошла,
как мы ехали в нем
и смеялись!
С его теснотой
и нежданною грустью
смирялись.
Глупили!
В чужие печали и беды
бесстрашно влезали…
Мы были
самими собой,
А теперь мы — не сами.
Теперь,
вспоминая себя,
оглушенно и тяжко молчим мы.
Тебе
я кажусь незнакомым,
далеким,
едва различимым…
Пустынная полночь.
Ладони в ожогах метельного дыма…

А поезд
проносится мимо,
проносится мимо,
проносится мимо!

Летит он — снарядом!
И тащит куда-то не наши обиды,
не наши болезни и счастья…
Ты — рядом.
А как достучаться?
А как дотянуться?
А как до тебя докричаться?..
Под снегом великим,
над временем тысячеверстным
безмолвные
крики
висят,
зацепившись за звезды.
Мне их не избавить
от каждого прошлого дня
и от каждого мига…

А память
проносится мимо,
проносится мимо,
проносится мимо…

Перечитываю мемуары,
наступившее утро кляня…
Адмиралы и генералы
за собою
ведут меня.
И под жесткою их командой
в простирающемся огне
я иду
по такой громадной
и такой протяжной
войне.
От июня —
опять к июню.
От Днепра —
и снова к Днепру
я ползу,
летаю,
воюю,
все, что отдал,
назад беру.
Только где б я ни шел и ни плавал,—
в Заполярье,
в Крыму,
у Двины,—
я всегда нахожусь
на главном —
самом Главном Фронте войны!
Надо мною —
дымные хмары,
я ни в чем судьбу не виню…
Перечитываю мемуары.
Писем жду.
Друзей хороню.
По проселкам мотаюсь в джипе.
В самолете связном горю.
Признаю чужие ошибки.
И о собственных
говорю.

Контратаки
и контрудары,
артналеты
и встречный бой…
Перечитываю мемуары.
Год за годом.

Судьбу за судьбой.
Марши,
фланговые охваты.
Жизнь, помноженная на войну…

Если авторы суховаты,
я прощаю им эту вину.
Было больше у них
не писательского,
а солдатского мастерства.

Оттого и Отчизна
жива.
И нужны ли еще
доказательства?

Праздник?
Пожар?
Над землей беспокойной —
звон колокольный,
звон колокольный!
Пробуя силу,
слух закаляя,
осатанев от восторга и гула,
дети
играют колоколами
Токио,
Праги,
Москвы
и Рангуна!
Дети смеются!..
И неустанно
колокол солнца
гудит,
отвечая…

Девочка с бантом
на цыпочки встала,
чтоб дотянуться
до громкого счастья!..
Рыжий пацан
бьет по меди азартно,
не разбирая, где Дели,
где Мехико!
Просится в завтра.
Просится в завтра.
Хочет, чтоб дверь отворили
немедленно!
Ах, как колотится и клокочет
сердца мальчишеского
колокольчик!..

Взрослые,
вы — за своими работами —
этой решимости
не обманите.
Не приседайте
перед ребенками,
лучше их —
звонких —
ввысь поднимите!

Что ж,
собираться начнем помаленьку.
В город уедем от непогод…
Надо бы в море
бросить монетку,
чтобы вернуться сюда
через год.
Здесь был спокойно и солнечно прожит
месяц,
где так далеко до зимы.
Здесь были счастливы мы,
а быть может,
нам показалось,
что счастливы мы.
Надо вернуться опять в этот месяц…
В теплое море
падает мелочь.
Круглые капельки серебра.
Капли надежды…
Едем.
Пора!..

…Где-нибудь
в тихой палате больничной
за пять минут до конца своего
вспомню я снова
этот обычай,
слабой рукой
ухвачусь за него.
И, завершая собственный опыт,
на промелькнувшее
оглянусь.
Брошу монетку
в жизненный омут…
Может, вернусь?

Мы совпали с тобой,
совпали
в день,
запомнившийся навсегда.
Как слова
совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.
Мы совпали,
как птицы с небом.
Как земля
с долгожданным снегом
совпадает
в начале зимы,
так с тобою
совпали мы.
Мы совпали,
еще не зная
ничего
о зле и добре…

И навечно
совпало с нами
это время в календаре.

Этих снежинок
смесь.
Этого снега
прах.
Как запоздалая месть
летнему
буйству
трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное
крыло.
Белого небытия
множественное
число…

Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе
себя разъяв,
стать на земле
собой.
Этого снега
Срок.
Этого снега
Круг.

Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.
Этого снега
зов.

Медленной чередой
падающие из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
зимы.

Вроде просто:
найти и расставить слова.
Жаль, что это все реже.
И все больней…
Вновь бумага лежит —
ни жива ни мертва —
будто знает,
что ты прикоснешься к ней.
Но ведь где-то есть он,
в конце концов,
тот —
единственный,
необъяснимый тот —
гениальный порядок
привычных нот,
гениальный порядок
обычных слов!

С понедельника —
начну!..
Столько дней я зря потратил!
Хватит!
Есть еще характер.
Признаю свою вину.
Что
разбрасываться всуе?
Попусту
терять года?..

Жизнь свою
организую
сразу!
Раз и навсегда!
По железному порядку.
Без хандры
и глупых драм…

Буду делать физзарядку.
Буду бегать по утрам.
Дочь растить.
Беречь жену.
Суете не поддаваться.
На звонки
не отзываться
с понедельника начну…

С понедельника—
начну!
(Пусть не с этого —
с другого!)
Деловито и толково
прошлое
перетряхну.
Распрощаюсь
с этим прошлым,
за него
с себя спрошу.
Все случайное —
отброшу,
начатое —
завершу!
Стану злым,
неутомимым,
четким —
летом и зимой…
(Этот понедельник —
мимо.
Ладно!
Следующий —
мой!..)
Буду
часом дорожить,
забывая про усталость…