Ги де Мопассан - Жизнь. Новеллы

Эти годы детства и ранней юности были необычайно плодотворны для Мопассана. Уже сознавая себя в душе поэтом, он бессознательно впитывал впечатления, темы и типы своих будущих повестей и романов. В Руане, в Ивето, в Этрета, на морских утесах и среди фруктовых садов, на ярмарках и на порогах кабаков, в старых домах священников – повсюду встречал он будущие типы своего первого романа и многих из своих новелл. Рыбаки, крестьяне, служанки на фермах, священники, мелкопоместные дворяне, кабатчики, отец Бонифаций, тетушка Маглуар, дядя Бельом и даже «свинья Морен» изображены в них с такою откровенностью, что, по слухам, все эти люди были огорчены тем, что писатель нисколько не польстил им и что их тотчас же можно было узнать.

Вскоре, однако, внимание молодого писателя было отвлечено новыми событиями. Разразилась Франко-прусская война. Руан был занят неприятелем. Мопассан поступил на военную службу и принял участие в кампании. Воспоминания его об этом времени послужили впоследствии сюжетом для его рассказа «Пышка», для неоконченного романа «Анжелюс» и многих небольших рассказов.

По окончании войны Мопассан переехал в Париж. Здесь началась для него новая жизнь. Детские годы отошли в прошлое, уступив место иным стремлениям, иным заботам.

В Париже Мопассану пришлось проводить ежедневно определенное количество часов в темной и тесной канцелярии морского министерства, и, привязанный службою к городу, он затосковал; его легкие, глаза, кожа с детства привыкли к чистому воздуху полей, а ноги – к лесным тропинкам и берегам рек. Поэтому Мопассан этого периода не столько литератор, не столько посетитель литературных салонов и редакций, сколько любитель спорта и гребец, не имеющий соперников на Сене между Шату и Мезон-Лаффит. Веселый, энергичный и сердечный, обожавший загородные прогулки, пирушки, речной спорт, смех и веселье – вот каким знавали Мопассана друзья между 1870 и 1880 гг. В его наружности, говорит один из них, не было ничего романтического. Круглое загорелое лицо гребца, простые манеры. «Цвет лица напоминал прибрежного жителя, загоревшего от морского ветра, голос хранил тягучесть деревенской речи. Каждое утро он вставал с зарею, вымывал свой ялик и делал в нем несколько концов по Сене; в поезд он вскакивал, чтобы ехать в город, как можно позже, проклиная свою служебную лямку. Он много пил, ел за четверых, спал не просыпаясь». Золя, познакомившийся с Мопассаном в это время, изображает его красивым малым, небольшого роста, сильным и коренастым, с густыми волосами, вьющимися усами, широким лбом, пристальным, зорким и в то же время мечтательным взглядом. «С наружностью молодого бретонского бычка», – прибавляет Флобер.

Мопассан очень заботился о своем здоровье и гордился своею физической силой: он мог пройти пешком восемьдесят верст кряду и однажды в своем ялике спустился по Сене от Парижа до Руана, везя в нем еще двух друзей. Зато малейшее нездоровье внушало ему опасения, он пугался воображаемых болезней и двадцати восьми лет уже начал высказывать Флоберу жалобы на свое здоровье.

Поступив на службу в морское министерство (с окладом в 1500 франков), Мопассан впоследствии переменил эту должность на более выгодное занятие в министерстве народного просвещения, оставлявшее ему больше свободного времени. Ревностным чиновником он никогда не был. Он делил свое время поровну между катаньем на лодке и литературными опытами, которым предавался в служебные часы, изводя на них казенную бумагу и предоставляя их по воскресеньям на суд своего учителя – Флобера.

Служба в министерстве, правительственные тайны, в которые ему удавалось проникнуть, общение с коллегами и с начальством – все это для Мопассана было источником наслаждения, благодаря бесконечным проделкам, которым это давало материал. Он удовлетворял здесь свою страсть к мистификации и к шаржу, которая не покидала его в течение всей его юности. В новой для него среде он снова увлекался наблюдениями, которые некогда делал над рыбаками и крестьянами Этрета. «Наследство», «Ожерелье» – чудесные вещи, описывающие скромное, однообразное и богатое смешными эпизодами существование мелких чиновников, полные жизненной правды.

Но всего дороже Мопассану в эту эпоху (то есть между 1872 и 1880 гг.) была Сена. Катания на лодке, встреча солнца в утреннем тумане, лунные вечера – эта простая поэзия влекла к себе Мопассана, оставив впоследствии глубокий след в его произведениях. Рисует ли он рыбную ловлю на острове Маранте в осенний вечер, когда «окровавленное небо бросает в воду контуры пурпуровых облаков и заливает кровью всю реку» («Два приятеля»); вспоминает ли он свои скитания по окрестностям Парижа, весенние прогулки по зеленеющим лесам, опьянение голубым небом и водою в прибрежных кабачках Сены и любовные приключения, столь банальные и в то же время столь восхитительные («Воспоминание»); дает ли картину воскресного дня за городом («Иветта», «Подруга Поля») – канвою для всех этих узоров служат 70-е гг. XIX в., проведенные им в Париже. Особенно священными днями были для Мопассана суббота и воскресенье – они отдавались катанию на лодке, и даже Флобер в эти дни не решался посещать ученика или звать его к себе.

В рыбачьей шляпе, в полосатом трико, плотно облегавшем его тело, с голыми до плеч толстыми руками, Мопассан встречал своих друзей на станции и приветствовал их веселыми, часто весьма нескромными шутками, которые выкрикивал особенно громко, если замечал вблизи какого-нибудь толстого, почтенного господина, украшенного орденом, или чопорную семью, ехавшую на пикник. Друзья спускались к реке. Сидя на веслах или управляя парусом, Мопассан не переставал рассказывать истории и анекдоты, с бесконечными вариантами, причем так смеялся сам, что едва не опрокидывал лодку. Рассказывают о невообразимом веселье тех обедов, которыми заканчивался день за городом. «Никто, – говорит один из друзей, – не умел так устроить обед, подобрать общество, убрать стол, руководить кухней и вести в то же время самый интересный и остроумный разговор, как это делал Мопассан».

Прелестный рассказ «Мушка» рисует одну из самых ярких картин, относящихся к этим годам. Мопассан сам рекомендует читателю шайку пяти «шалопаев», превратившихся впоследствии в солидных людей, и рисует «невозможную харчевню в Аржантейе», комнату – «общий дортуар», которым владели друзья и в которой Мопассан, по его признанию, провел самые безумные и самые веселые вечера своей жизни.

Сложившись впятером, друзья с большим трудом купили себе лодку: они хохотали в ней так, как никогда уже не смеялись впоследствии, – говорит Мопассан. У каждого из пяти «шалопаев» было особое прозвище: Шляпа – остроумный, ленивый и единственный из друзей, никогда не трогавший весел под предлогом, что может тотчас же опрокинуть лодку; Ток – Робер Пеншон, впоследствии руанский городской библиотекарь; Одноглазый – А. де Жуанвиль, тонкий, изящный, вооруженный моноклем, которому и был обязан своим прозвищем; хитрый Синячок – Леон Фонтэн; Томагавк и, наконец, Жозеф Прюнье – не кто иной, как сам Мопассан (под этим псевдонимом была напечатана его первая повесть). Ялик, который они окрестили «Листок наизнанку», совершал по воскресеньям регулярные рейсы между Аньером и Мезон-Лаффитом. Вечером друзья сходили на берег, останавливались в речном трактире; пища была неважная, постели – отвратительные, но веселья было много, а с этою приправою никакой обед не казался скучным.