Ги Мопассан - Воспоминание

Она была совсем молоденькая и недурненькая брюнетка с тенью усиков на верхней губе.

Что же касается мужа, он лишь потел и вытирал лоб. Это была, вероятно, обыкновенная супружеская пара парижских буржуа. Муж казался подавленным, измученным и расстроенным.

Он забормотал:

— Но, моя милая... ведь это ты...

Она оборвала его:

— Это я... Ах, теперь выходит, что это я! Так это я захотела отправиться в Версаль, не спрашивая ни у кого дороги, и заявила, что безусловно ее найду? Так это я вздумала подняться направо по откосу и уверяла, что узнаю дорогу? Так это я взяла на себя заботу о Кашу...

Она не успела договорить, как вдруг ее муж, словно в припадке сумасшествия, испустил пронзительный и протяжный вопль дикаря, который невозможно выразить ни на одном человеческом языке, что-то вроде ти-и-ти-и-т.

Молодая женщина, нисколько как будто не удивившись и не обнаружив ни малейшего волнения, продолжала:

— Нет, право, есть же на свете такие болваны, которые воображают, что они всегда все знают. Так это я в прошлом году села на дьепский поезд вместо гаврского? Скажи, это я? Так это я держала пари, что господин Летурнер живет на улице Мучеников?.. Это я не хотела верить, что Селеста воровка?..

Изумительно быстро выпаливая слова, она продолжала нагромождать самые разнообразные, самые неожиданные и самые тяжелые обвинения, полные интимных подробностей, упрекая мужа за все его поступки, мысли, замашки, затеи, старания в течение всей их супружеской жизни, вплоть до настоящей минуты.

Он пробовал остановить ее, успокоить и бормотал:

— Но, дорогая моя... напрасно ты говоришь все это... в присутствии постороннего человека... Незачем устраивать сцены... Это мало кому интересно.

И он жалобно посматривал на зеленую чашу, словно желая измерить таинственную и безмолвную ее глубину, чтобы туда бежать, спрятаться, укрыться там от всех, и время от времени он снова испускал все тот же пронзительный и протяжный крик: «ти-и-ти-и-т». Я решил, что это симптом нервной болезни.

Внезапно молодая женщина повернулась ко мне и, с необычайной быстротой изменив тон, произнесла:

— Если позволите, сударь, мы пойдем вместе с вами, а не то мы опять заблудимся и заночуем в лесу.

Я поклонился; она взяла меня под руку и заговорила о том, о сем: о себе, о своей жизни, семье, торговле. Они были перчаточниками с улицы Сен-Лазар.

Муж шел рядом с ней, по-прежнему бросая безумные взгляды на лесную чащу и время от времени выкрикивая свое «ти-и-ти-и-т».

Наконец я спросил его:

— Почему вы так кричите?

Лицо его приняло грустное, безнадежное выражение, и он ответил:

— Я потерял свою собаку.

— Как? Потеряли собаку?

— Да. Ей еще нет и года. Она никогда не выходила из лавки. Я взял ее с собой, — думаю, пусть побегает в лесу. Она никогда не видела ни травы, ни листьев и совершенно обезумела. Принялась прыгать, лаять и вдруг исчезла. Да еще знаете, она очень испугалась железной дороги и от этого просто одурела. Как я ни звал ее, она не вернулась. Она подохнет с голоду в лесу.

Молодая женщина, не оборачиваясь к мужу, отчеканила:

— Если бы ты не спускал ее с поводка, этого не случилось бы. Такие дураки, как ты, не должны заводить собак.

Он робко пробормотал:

— Но, дорогая моя, ведь это ты...

Она остановилась как вкопанная, посмотрела мужу прямо в глаза, словно желая их вырвать, и опять принялась бросать ему в лицо бесконечные упреки.

Вечерело. Медленно расстилал свой покров туман, затягивая всю окрестность; веяло поэзией сумерек, особой и чарующей свежестью, которая чувствуется в лесу с приближением ночи.

Вдруг муж остановился и лихорадочно стал обшаривать свои карманы.

— Ох, да неужели же...

Жена смотрела на него.

— Что такое еще?

— Я забыл, что несу сюртук на руке.

— Ну и что же?

— И потерял бумажник... а в нем все деньги...

Она задрожала от гнева, задохнулась от негодования.

— Этого только недоставало. Какой ты дурак! Какой же ты дурак! И дернуло меня выйти замуж за такого идиота! Что ж, ступай назад и изволь найти его. А я пойду в Версаль с этим господином. У меня нет желания ночевать в лесу.

Он кротко ответил:

— Хорошо, друг мой. Но где же я вас найду?

Мне рекомендовали один ресторан. Я назвал его. Муж повернулся и пошел назад, пригибаясь к земле, осматривая ее беспокойным взглядом, и по-прежнему непрерывно кричал: «Ти-и-ти-и-т».

Мы еще долго видели его в глубине аллеи, но темнота становилась все гуще и стирала очертания его фигуры. Уже нельзя было различить его силуэт, но мы еще долго слышали жалобное «тиит, тиит тиит», звучавшее тем пронзительнее, чем чернее становился мрак.

Ну, а я шел бодро и радостно, упиваясь прелестью ночи, рядом с маленькой незнакомкой, опиравшейся на мою руку.

Я подыскивал слова, чтобы завести галантный разговор, но не находил их и пребывал в немом и взволнованном восхищении.

Внезапно нашу аллею пересекла большая дорога. Вправо от нас в долине виднелся городок.

Что это была за местность?

Проходил какой-то человек. Я спросил его. Он ответил:

— Буживаль.

Я остановился в изумлении.

— Буживаль? Вы в этом уверены?

— Еще бы, я здесь живу.

Маленькая женщина захохотала, как безумная. Я предложил нанять извозчика и ехать в Версаль. Она ответила:

— Ни за что! Это очень забавно, и я очень голодна. В сущности, я ничуть не беспокоюсь, ну а муж не пропадет. Для меня такая удача — избавиться от него на несколько часов.

Мы зашли в ресторан на берегу реки, и я осмелился взять отдельный кабинет.

Честное слово, она здорово опьянела, стала петь, пить шампанское, наделала массу всяких глупостей... вплоть до самой большой.

То был мой первый адюльтер!

Напечатано в «Жиль Блас» 20 мая 1884 года под псевдонимом Мофриньёз. В новелле переработан один из эпизодов «Воскресных прогулок парижского буржуа» (очерк «Первый выход»).