Адельберт Шамиссо - Удивительная история Петера Шлемиля

Юлиусу Эдуарду Гитцингу от Адельберта фон Шамиссо

Ты, Эдуард, не забываешь никого; ты, конечно, еще помнишь некоего Петера Шлемиля, [1] Слово « Шлемиль » из еврейского языка проникло в немецкий со значением «горемыка», «растяпа». которого в прежние годы не раз встречал у меня, — такой долговязый малый, слывший растяпой, потому что был неповоротлив, и лентяем, потому что был нерасторопен. Мне он нравился. Ты, конечно, не забыл, как однажды в наш «зеленый» период [2] …в наш «зеленый» период … — намек на издаваемый друзьями Шамиссо «Альманах муз», который они называли «зеленым». он, увильнул от бывших у нас в ходу стихотворных опытов: я взял его с собой на очередное поэтическое чаепитие, а он заснул, не дождавшись чтения, пока сонеты еще только сочинялись. Мне вспоминается также, как ты сострил на его счет. Ты уже раньше видел его, не знаю где и когда, в старой черной венгерке, в которой он был и на этот раз. И ты сказал:

«Этот малый мог бы почесть себя счастливцем, будь его душа хоть наполовину такой же бессмертной, как его куртка». Вот ведь какого неважного мнения все вы были о нем. Мне же он нравился.

От этого-то самого Шлемиля, которого я потерял из виду много лет назад, и досталась мне тетрадь, кою я доверяю теперь тебе. Лишь тебе, Эдуард, моему второму «я», от которого у меня нет секретов. Доверяю я ее лишь тебе и, само собой разумеется, нашему Фуке, [3] … нашему Фуке… — Барон Фридрих де ла Мотт-Фуке (1777–1843) — поздний немецкий романтик, автор фантастических рыцарских романов и знаменитой сказки «Ундина», близкий друг Шамиссо. Он без разрешения автора впервые опубликовал рукопись, первоначально предназначенную лишь для распространения среди узкого круга лиц. также занявшему прочное место в моем сердце, но ему только как другу, не как поэту. Вы поймете, сколь неприятно мне было бы, если бы исповедь честного человека, положившегося на мою дружбу и порядочность, была высмеяна в литературном произведении и даже если бы вообще отнеслись без должного благоговения, как к неостроумной шутке, к тому, с чем нельзя и не должно шутить. Правда, надо сознаться, мне жаль, что эта история, вышедшая из-под пера доброго малого Шлемиля, звучит нелепо, что она не передана со всею силою заключенного в ней комизма умелым мастером. Что бы сделал из нее Жан-Поль! [4] Жан-Поль — псевдоним Иоганна-Пауля Рихтера (1763–1825), известного немецкого сатирика и юмориста. Леопольд — мало известный литограф и гравер, современник Шамиссо. Кроме всего прочего, любезный друг, в ней, возможно, упоминаются и ныне здравствующие люди; [5] … возможно, упоминаются и ныне здравствующие люди … — Образу Шлемиля Шамиссо придал автобиографические черты, одновременно сатирически направляя его против А. В. Шлегеля. Слуга Бендель имел прототипом близкого друга автора — Гитцига. Образы Фанни и Минны восходят, как это доказали биографы и исследователи творчества Шамиссо, к возлюбленной автора — С. Дюверне. это тоже надо принять во внимание.

Еще несколько слов о том, как попали ко мне эти листки. Я получил их вчера рано утром, только-только проснувшись, — странного вида человек с длинной седой бородой, одетый в изношенную черную венгерку, с ботанизиркой через плечо и, несмотря на сырую дождливую погоду, в туфлях поверх сапог, справился обо мне и оставил эту тетрадь. Он сказал, что прибыл из Берлина.

Аделъберт фон Шамиссо

Кунерсдорф,

27 сентября 1813 г.

Р. S. Прилагаю набросок, сделанный искусником Леопольдом, [6] Леопольд — мало известный литограф и гравер, современник Шамиссо. который как раз стоял у окна и был поражен необычайным явлением. Узнав, что я дорожу рисунком, он охотно подарил его мне.

Моему старому другу Петеру Шлемилю

После благополучного, хотя и очень для меня тягостного плавания корабль наш вошел наконец в гавань. Как только шлюпка доставила меня на берег, я забрал свои скудные пожитки и, протолкавшись сквозь суетливую толпу, направился к ближайшему, скромному с виду дому, на котором узрел вывеску гостиницы. Я спросил комнату. Слуга осмотрел меня с ног до головы и провел наверх, под крышу. Я приказал подать холодной воды и попросил толком объяснить, как найти господина Томаса Джона.

— Сейчас же за Северными воротами первая вилла по правую руку, большой новый дом с колоннами, отделанный белым и красным мрамором.

Так. Было еще раннее утро. Я развязал свои пожитки, достал перелицованный черный сюртук, тщательно оделся во все, что у меня было лучшего, сунул в карман рекомендательное письмо и отправился к человеку, с помощью которого надеялся осуществить свои скромные мечты.

Пройдя длинную Северную улицу до конца, я сейчас же за воротами увидел белевшие сквозь листву колонны. «Значит, здесь!» — подумал я. Смахнул носовым платком пыль с башмаков, поправил галстук и, благословясь, дернул за звонок. Дверь распахнулась. В прихожей мне был учинен настоящий допрос. Швейцар все же приказал доложить о моем приходе, и я удостоился чести быть проведенным в парк, где господин Джон гулял в обществе друзей. Я сейчас же признал хозяина по дородству и сияющей самодовольством физиономии. Он принял меня очень хорошо — как богач нищего, даже повернул ко мне голову, правда, не отвернувшись от остального общества, и взял у меня из рук протянутое письмо.