Итало Кальвино - Тропа паучьих гнезд

Все смеются проделке Пина и приготовились к следующей: Пин, когда начнет свои насмешки, не остановится, пока не переберет всех, одного за другим.

Пин смеется до слез, весело и возбужденно. Он опять в своей стихии: среди взрослых, которые ему и друзья и враги, среди людей, с которыми можно вместе шутить, пока он не выльет на них всю ту ненависть, которую они у него вызывают. Пин чувствует, как в нем растет жестокость: он будет язвить их без жалости и снисхождения.

Джилья тоже смеется, но Пин знает, что смеется она притворно: ей страшно. Пин то и дело поглядывает на нее: она не опускает глаз, но улыбка дрожит на ее губах; погоди, думает Пин, скоро тебе будет не до смеха.

— Жандарм! — восклицает Пин.

При каждом новом имени люди заранее ехидно усмехаются, предвкушая шуточку, которую сейчас выдумает Пин.

— Жандарму, — говорит Пин, — дадут специальный отряд…

— Для поддержания порядка, — говорит Жандарм, пытаясь забежать вперед.

— Нет, красавчик, отряд для ареста наших отцов и матерей!

При упоминании о родителях партизан, которых взяли в качестве заложников, Жандарм каждый раз звереет.

— Неправда! Я не арестовывал ничьих родителей!

Пин говорит с едкой, убийственной иронией; остальные ему поддакивают:

— Не злись, красавчик, только не злись. Отряд для ареста матерей. На такие дела ты мастак…

Жандарм выходит из себя, затем решает, что лучше подождать, пока Пин выговорится и перейдет к другому.

— Теперь подумаем о… — Пин озирается по сторонам. Потом его взгляд останавливается, ухмылка обнажает десны, а глаз почти не видно из-за собравшихся вокруг них веснушек. Люди уже догадались, чей теперь черед, и едва сдерживают хохот. Ухмылка Пина как бы гипнотизирует Герцога, он топорщит усы и крепко сжимает челюсти.

— Я вам р-рога облымаю, я вам задныцы р-разор-рву… — скрипит зубами Герцог.

— …Герцогу дадим отряд живодеров. Разрази меня гром! Герцог, ты всегда только грозишься, а я что-то никогда не видал, чтобы ты придушил кого-нибудь, кроме курицы.

Герцог кладет руку на австрийский пистолет и трясет головой в меховой шапке, словно собирается забодать Пина.

— Я тебе бр-рюхо вспор-рю, — рычит он.

Тут Левша делает необдуманный ход. Он говорит:

— А Пин? Кого мы дадим под начало Пину?

Пин смотрит на Левшу так, словно он его только что заметил:

— О, Левша, ты вернулся… Тебя так долго не было дома… Пока ты отсутствовал, тут произошла премилая история…

Пин медленно оглядывается: Ферт угрюмо сидит в углу; Джилья примостилась неподалеку от двери, на губах у нее застыла лицемерная улыбка.

— Догадываешься, Левша, каким отрядом тебе придется командовать?..

Левша кисло улыбается. Ему хочется предупредить шутку Пина.

— Отрядом котелков, — говорит он и хохочет так, словно сказал что-то необыкновенно остроумное.

Пин серьезно качает головой. Левша хлопает глазами.

— Отрядом соколов, — произносит он и пытается опять засмеяться, но из его горла вырывается лишь странный хрип.

Пин серьезен. Он делает отрицательный жест.

— Морским отрядом… — говорит Левша, и губы его уже не растягиваются в улыбку, на глазах у него слезы.

Пин корчит одну из своих лицемерно-шутливых физиономий; он говорит медленно и елейно:

— Видишь ли, твой отряд будет почти таким же, как другие отряды. Только ходить он сможет лишь по полям, широким дорогам да по равнинам, поросшим травой…

Левша опять принимается смеяться, сперва тихонько, а потом все громче и громче; он еще не понимает, куда клонит мальчишка, но все равно смеется. Люди ловят каждое слово Пина; кое-кто уже сообразил, в чем дело, и хохочет.

— Он сможет ходить всюду, за исключением лесов… за исключением тех мест, где попадаются ветви, да… где попадаются ветви.

— Лесов… Ха-ха-ха… Ветви, — посмеивается Левша. — А почему?

— Потому что он там запутается… твой отряд… отряд рогачей!

Все заливаются таким раскатистым смехом, что он похож на протяжный вой. Повар встает, позеленевший, с плотно сжатыми губами. С его лица исчезает улыбка. Он озирается по сторонам, затем снова начинает хохотать, но глаза у него беспокойные, а рот кривится. Он смеется вымученным, развязным смехом, бьет себя по коленям и указывает пальцем на Пина, словно говоря: еще одна брехня.

— Пин… Вы только взгляните на него, — говорит Левша, делая вид, будто и он не прочь пошутить. — Пину… ему мы дадим отряд золотарей, вот кого мы ему дадим.

Ферт тоже встал.

Он делает шаг в их сторону.

— Кончайте волынку, — говорит он сухо. — Вы что, до сих пор не усвоили, что надо поменьше шуметь?

Впервые после боя Ферт отдает приказ. Но вместо того, чтобы сказать: «Кончайте волынку, потому что я не желаю больше этого слушать», он оправдывает свой приказ необходимостью соблюдать тишину. Люди поглядывают на Ферта искоса: он больше для них не командир.

Подает голос Джилья:

— Почему бы, Пин, тебе не спеть нам песню? Спой нам.

— Отряд золотарей, — каркает Левша. — С ночным горшком на голове… Ха-ха-ха!.. Вы только представьте себе: Пин с ночным горшком на голове…

— Какую, Джилья? — спрашивает Пин. — Ту, что в прошлый раз?

— Помолчите, — говорит Ферт. — Не знаете, что ли, приказа? Не знаете, что мы находимся в опасной зоне?

— Нет, другую, — говорит Джилья. — Ну, ты же ее хорошо поешь… Как это? Ойлила-ойлилой…

— С ночным горшком на голове. — Повар продолжает смеяться и бить себя по коленям, но на его ресницах дрожат слезы бессильной злобы. — А вместо автомата дадим ему клистир… Пин будет у нас выпускать клистирные очереди…

— Ойлила-ойлилой, Джилья, ты уверена… — говорит Пин. — В песнях с ойлила-ойлилой нет ничего такого…

— Клистирные очереди… Полюбуйтесь на Пина, — хрипит повар.

— Ойлила-ойлилой, — начинает импровизировать Пин, — муженек уходит в бой. Ойлилой-ойлила, дома ждет его жена.

— Ойлила-ойлилой, Пин паскуда сволочной. — Левша силится перекричать Пина.

Ферт впервые видит, что никто не желает ему повиноваться. Он хватает Пина за руку и выворачивает ее.

— Замолчи, слышишь, замолчи!

Пину больно, но он терпит и продолжает петь:

— Ойлилой-ойлила, командир, а с ним жена. Ойлила-ойлилой, разговор у них какой?

Повар силится ответить ему в рифму, перекричать его во что бы то ни стало.

— Ойлилой-ойлила, сука, б… его сестра.

Ферт выворачивает Пину обе руки; он чувствует в своих пальцах его хрупкие кости — еще немного, и они сломаются.

— Молчать, ублюдок, молчать!

У Пина из глаз катятся слезы, он кусает губы.

— Ойлила-ойлилой, он повел ее с собой. Ойлилой-ойлила, под кусток она легла.

Ферт выпускает руку Пина и затыкает ему ладонью рот. Жест необдуманный и рискованный. Пин вцепляется зубами в его палец и изо всех сил сжимает челюсти. Ферт испускает истошный вопль, Пин разжимает зубы и озирается по сторонам. Все взгляды обращены на него. Он окружен взрослыми, непостижимым и враждебным миром. Ферт облизывает кровоточащий палец, Левша все еще лихорадочно смеется, Джилья стоит бледная как мертвец, а все остальные затаив дыхание следят за происходящим, глаза у них блестят.