Михаил Чулаки - Примус

Каждый не то что согражданин, каждый землянин должен был знать его и поклоняться! И тогда можно скромно отвечать: "Ну что вы, я почти такой как все..." Римские императоры когда-то придумали себе титул: Primus inter pares - "Первый среди равных". Чистое лицемерие, но очень изящное. Император был настолько же выше любого "почти равного" ему сенатора, насколько Сталин был выше любого формально равного Ему члена Политбюро. А как можно иначе?! Но при этом очень важна благородная форма превосходства: всего лишь Primus inter pares - не восседать же на золотом троне подобно варварскому владыке какой-нибудь Древней Ассирии, не возводить же себе пирамиды, как глупому фараону! В результате фараоны давно забыты, а диктаторов, которые ходили в скромных френчах, будут помнить всегда. Но Герой не желал вульгарной диктаторской власти и славы - он не сомневался, что славу ему принесет собственный его гений. В том, что гений таится в нем, он не сомневался: а как же можно жить иначе?!

Повезло же все-таки, что имя его - неповторимое и единственное в мире. Как можно называться Петром или Григорием, которых сотни тысяч? Или Денисом, "в честь" популярных у целого поколения родителей "Денискиных рассказов". Ужасно: быть названным "в честь".

Четырнадцать лет - подходящий возраст для достижения полного самосознания. Во всех отношениях. Сестрица тоже это вовремя поняла. Они жили в одной комнате, хотя с шестого класса родители заговаривали иногда, что пора Геру и Любочку разделить. Но не собрались, потому что очень уж удобно распределились три комнаты: спальня, папин кабинет, детская. Чтобы разделить детей, папе пришлось бы пожертвовать кабинетом. И вот однажды Любка, когда они завели свою игру и она, стоя на коленях, обцеловывала его, как статую, они не остановились, статуя ожила - и Герой твердо удостоверился, что и в самом главном мужском качестве он, конечно же, лучше всех, он - самый первый. Сестра в этом полностью с ним согласилась.

В такой изолированной системе обнаружились сплошь одни удобства: Герой с отроческим пылом не бросался на сомнительных девиц, Любка тоже не мучилась страстями, а потому с разбором ждала подходящего мужа. Замкнувшись в братско-сестринском союзе, они не рисковали занести позорную заразу в дом. И тем более не рисковали привести в дом хуже чем заразу: жаждущих ленинградской площади и прописки приезжих провинциалов.

Насколько часто случаются такие братско-сестринские союзы - не скажет ни одна статистика. Известная поговорка: "Не повезет, так и на родной сестре триппер схватишь" - намекает, что такие вещи случаются. Или еще похуже. Утверждают же, что Горький был снохачом, то бишь любовником жены сына. А кто не слишком любит пролетарского писателя и потому не ставит его себе в пример, может вспомнить библейскую историю Лота и его дочерей, родивших от родного отца, что послужило началом целым племенам, - и ничего. И у Вагнера в "Валькирии" Зигмунда охватывает страсть к родной сестре, к тому же близняшке. А у Томаса Манна на эту же тему прелестная повесть - "Избранник". Уместно вспомнить и египетских фараонов, которые только в сестрах находили равных себе по рождению подруг. Позже знаменитая Клеопатра сменила двоих мужей-братьев, прежде чем обрела Цезаря. Можно утверждать, что тысячелетиями поддерживается особая субкультура родственного секса, просто малогласная, почти герметическая, но оттого, быть может, по-своему даже весьма утонченная, элитарная, как принято стало выражаться в последние годы. Герой старательно коллекционирует редкие и драгоценные для него свидетельства на этот счет!.. Существуют же веками тайные общества, посвященные Митре, Озирису, преобразовавшиеся позднее в розенкрейцеров и масонов, - существуют, не нуждаясь в рекламной поддержке со стороны историков и романистов. Вот и родственные любовные связи - вроде потаенного масонства.

Пострадавшей стороной оказалась Любка: когда избрала она наконец мужа, то с неизбежностью обнаружилось, что после Героя муж ее глубоко разочаровывал. В прямом смысле глубоко: до самой глубины - не только души. Но что Герою до ее семейных тягот и разочарований? Он лучше всех - это же так очевидно. К окончанию школы оставалось только избрать путь, которым удобнее привести свое имя к заслуженной славе.

Профессия - не самоцель, но только кратчайший путь к славе, соответствующий индивидуальным способностям. Если уж нет абсолютного слуха, например, то слава Чайковского или Ллойда Уэббера становится недоступной изначально. Не проявил себя к десяти годам шахматным вундеркиндом - значит, при всем последующем старании не станешь Гарри Каспаровым. Надо искать свой путь.

Таким путем ему показалось проникновение в физику. Ведь именно эта профессия создала подлинных героев ХХ века. Да и собственным склонностям Героя Братеева физические занятия безусловно соответствовали, в чем он с легкостью убедился еще в школе, выигрывая местные конкурсы и олимпиады, не только ставя опыты слегка спившемуся ленивому "физику". До всесоюзной олимпиады он, правда, не добрался, но счел в свое время эту неудачу следствием нормальных академических интриг: говорили, что кто-то из жюри продвигал своего фаворита. Итак, способности к физике подразумевались, да они и не так очевидны, как поэтические или шахматные, когда вундеркинды с полной очевидностью проявляют себя уже в самом младшем школьном возрасте, и следовательно, требовалось всемерно приумножить своими трудами эту почтенную науку, а уж та в благодарность украсит его красивое молодое чело заслуженными лаврами. Термоядерную реакцию запустить в мирных целях. А может быть, найдется еще более дешевая универсальная энергия. Проникают же сквозь Землю потоки нейтрино, например, - вот и запрячь эти нейтрино в работу: вот уж неисчерпаемый источник. И вечная благодарность младших собратьев по разуму... В результате Герой, будучи привычным отличником, поступил без всяких затруднений в университет, отдав предпочтение фундаментальной науке перед более прикладной, какую пестуют, например, в Политехе.

В студенческом кружке ("научном обществе"!!) занялся он физикой твердого тела, хотя вокруг теснилось столько тел мягких, на всё податливых. И несомненные успехи, переходящие во всеуниверситетскую славу, он снискал именно в исследовании и освоении мягкого тела, поддерживая честь не только свою, но и факультета, легко и многократно опровергая слишком просвещенных девочек с филфака, утверждающих, будто у высоколобых интеллектуалов, физиков и математиков в особенности, кровь приливает исключительно к голове. Этим же делом он продолжал заниматься и после университета, теперь уже поддерживая репутацию младших научных сотрудников.

Читать дальше