Ежи Анджеевский - Страстная неделя

И, схватив Ирену за руку, потащила ее вниз по лестнице. Только на первом этаже Ирена попыталась было вырваться. Но Пётровская с силой дернула ее и вытолкнула во двор, к толпе.

Ирена отсутствующим взглядом оглядела стоявших вокруг, Тереску держал на руках Осипович. Все были смущены, прятали от нее глаза. Последним она увидела Пётровского. Держа руки в карманах брюк, он смотрел на нее, прищурив глаза, с наглой, издевательской усмешкой.

Пётровская глубоко вздохнула.

— А ну! — махнула она рукой в сторону Ирены. — Двигай отсюда! Чтобы духа твоего здесь не было!

По другую сторону проволочной сетки столпились жильцы соседнего дома.

— Глянь! — толкнул товарища мальчишка с самокатом. — Еврейку поймали.

Тот кивнул головой. Он все почесывал свою ногу.

Все остальные молчали. Даже Вацек перестал реветь.

— Пани Пётровская, нельзя же так… — шепнула пани Осипович, держа за руку все еще оцепеневшего Стефанека.

Та обернулась к ней и подбоченилась.

— Чего это нельзя? — вызывающе ответила она. — Может, она откажется, что не жидовка, мол? Пусть-ка откажется! Ну-ка, — двинулась она на стоявшую неподвижно Ирену. — Посмей отказаться!

Ирене почудилось, что та хочет ее ударить.

— Не смейте трогать меня! — шепнула она.

Пётровская презрительно рассмеялась.

— Да кто станет тебя трогать?

Она огляделась вокруг и, чувствуя свое превосходство, повелительно крикнула:

— Ну, чтоб духа твоего здесь не было! В гетто возвращайся, там найди себе Сруля! Ну!

— Пани Пётровская… — снова шепнула жена Осиповича.

Но та вскипела злобой.

— Ну! Ясно тебе? Вон отсюда!

В этот момент Тереска шевельнулась на руках тощего Осиповича. Открыла глаза.

— Где мамочка? — шепнула она.

— Приедет, — склонился он к ней, — сейчас мамочка приедет.

— А Влодек?

— Тоже приедет.

Среди людей, избегавших смотреть на нее, Ирена стояла все так же не двигаясь, сердце ее, как кусок живого мяса, пульсировало в горле. И вдруг она почувствовала, что на нее нахлынула слепая, бурная ненависть. Она выпрямилась.

— Хорошо, я уйду! — сказала она неестественно громко.

И, уверенная теперь в своем превосходстве, взглянула в глаза Пётровской.

— Но твой щенок пусть поломает себе руки и ноги…

Пётровская побледнела, открыла рот, растерялась. Только прижала к себе Вацека и заслонила руками его лицо.

Ирена взглянула на окружавшие ее, смущенные, теперь ставшие вдруг испуганными лица. И почувствовала в себе радость, обжигающую, злобную.

— А вы все, чтоб вы сдохли, как собаки! — выплеснула она из себя мстительно, не сознавая, какие слова произносит. — Чтобы вас огнем выжгли, как нас! Чтобы всех вас перестреляли, перебили…

Она вдруг повернулась и в мертвой тишине, наступившей вокруг, медленно пошла к выходу. Отворила калитку, перешла наискосок улицу и направилась дальше по тротуару ровным, спокойным шагом. И только свернув в боковую улочку, когда никто из дома уже не мог ее видеть, пошла быстрее. Потом побежала.

Вскоре она была уже на трамвайной остановке, там вскочила в отъезжавший вагон. Он был почти пуст. Мало кто в столь поздний час, да еще в Страстную пятницу, ехал в город. Издалека слышалась сильная канонада, и кровавое зарево пылало над гетто средь клубов черного дыма.

1943

Прочь, прочь! (нем.)

Аллея Шуха — улица в Варшаве, где в период фашистской оккупации помещалось гестапо.

Старое написание этой фамилии через «игрек» (Zamoyski) в отличие от нынешнего (Zamojski) как раз и должно было указывать на древнее ее происхождение.

В Польше 20—50-х годов — высокая административная должность, представитель правительства в повете (уезде).

Staroscina (пол.) — жена старосты.

Оэнеровец — член созданной в 1934 г. польской фашистской организации Национально-Радикальный Лагерь (Oboz Narodowo-Radykalny; ONR - OHP).

Так называлась полиция (в синих мундирах), состоявшая из по¬ляков и, в основном, сотрудничавшая с оккупационными властями.