Виктор Пелевин - Колдун Игнат и люди (сборник)

– Семь лет в стальном гробу-у, – тихо запел он.

Нелли из двух стволов выпалила в потолок, и Валера, дернувшись, вскочил на ноги и выбросил руки над головой. Вадим только глубже втянул голову в шинель.

– Какие сволочи, – сказала Люся, опасливо принимая дымящийся пистолет, и по ее щекам хлынули два черных ручья.

– Слушай, что я скажу, – зашипела Нелли двум черным офицерам, – ты не шевелись, а ты, – она повернула ствол к Валере, – садись за руль. И если ты хоть раз притормозишь не там, где надо, я тебе из этой волыны блямбу припаяю прямо в лысину, не сомневайся...

Жаргон правоохранительных органов подействовал на морячков мгновенно – над плечами Вадима осталось совсем немного лба и пилотки, остальное ушло в шинель, а Валера сел прямо на шахматную доску, повалив еще горящие свечи, и рывком перенес ноги в кабину. Затарахтел мотор, и автобус выполз на шоссе.

– Нелли, – вдруг сказала Люся, – скажи ему, чтоб он «Бэд бойз блю» поставил.

Нелли ничего не сказала, но Валера, видимо, услышал: заиграла музыка. Качающийся на корточках Вадим сначала несколько раз всхлипнул, а потом глубоко, всем животом, зарыдал и затрясся, перемещаясь от одного ряда сидений к другому. На каком-то перекрестке Валера повернулся и сказал ему:

– Что ж ты, падла, хнычешь... Весь флот позоришь...

Но Вадим продолжал рыдать, казалось, он ревел не из-за случившегося, а оплакивал что-то другое – словно бы потерянный в детстве альбом марок, о котором он вдруг вспомнил. Люсе стало его по-женски жаль, а потом ее рука наткнулась на так и лежавшую на сиденье бутылку с трубочкой в горлышке.

– Вот этот дом, – сказала Нелли, показывая на зеленую башню-шестнадцатиэтажку. – К подъезду, лысый... Открой дверь.

Дверь зашипела и открылась.

– В комендатуру нас сдадите? – спросил Валера. – Или как?

– Валите отсюда, гады, – сказала Нелли, – и чтоб... Я на ментов никогда не работала.

– Вот и я говорю, – рассудительно сказал Валера, – лучше всего – гражданское согласие. А пистолеты как?

Нелли задумалась.

– Видишь сугроб? – Она показала на снежную горку метрах в пяти от автобуса. – Мы их тебе из форточки выкинем. Нам лишняя статья не нужна, правда, Люсь?

Люся кивнула – она уже совсем успокоилась и теперь чувствовала себя маленькой героической пулеметчицей.

– Сидеть в автобусе еще пять минут, гады, поняли? – сказала Нелли, когда Люся была уже на улице. Выходя, Нелли подняла с пола металлическую фигуру и зажала ее под мышкой – Люся увидела, как Валера сжал кулаки у искаженного лица и издал тихий стон. Вадим так и сидел, закрыв голову руками.

До подъезда дошли пятясь – мотор автобуса негромко урчал, и за стеклами были видны два неподвижных черных силуэта.

– В лифт, быстрее, – бормотала Нелли. Люся вслед за ней вбежала на площадку к лифтам, но Нелли вдруг вернулась к газетному ящику, открыла его, вытащила свежий номер «Молодой гвардии» и кинулась назад. Как раз подошел лифт, и только когда его двери закрылись, Люся окончательно расслабилась.

«Ну и денек сегодня», – подумала она, косясь на торчащую из-под Неллиной руки небольшую голову.

– Очень испугалась? – спросила Нелли.

– Есть немного, – ответила Люся. – Они ж маньяки оба – грохнули б нас и в сугроб до весны. С пешками во рту. Слушай, так ведь это они Наташу с Танькой... Как же это мы их отпустили?

– А вот посмотри сюда, – сказала Нелли, открывая последнюю страницу журнала и поднося разворот к Люсиному лицу, – видишь, какой тираж?

– Ну и что?

– А то. В любом лесу есть свои санитары. Регулировка численности.

– Как-то ты уж очень цинично, – пробормотала Люся.

– А жизнь тоже циничная, – ответила Нелли.

Лифт остановился на одном из верхних этажей – на каком именно, Люся не заметила. Дверь квартиры была единственной на этаже без дерматиновой обивки – просто деревянная. Щелкнул замок.

– Заходи.

В квартире у Нелли был редкостный беспорядок. Дверь в единственную комнату была распахнута, и там горел свет – видно, Нелли не выключила его, уходя. Повсюду раскидана одежда; флаконы дорогих духов валялись на полу, как бутылки в жилье алкоголика; на ковре, между разбросанных журналов (большей частью «Вог», но была и пара «Ньюсуиков»), щетинились окурками несколько пепельниц. На полу у стены стоял маленький японский телевизор, а рядом чернел огромный двухкассетник. У окна была небольшая книжная полка, и на ней стояло не меньше десяти разбухших «Молодых гвардий» – у Люси даже в лучшие времена никогда не скапливалось больше пяти, и она на секунду ощутила зависть. Пахло кислым; Люся сразу узнала этот запах, возникающий, когда разливают шампанское и лужа несколько дней испаряется, превращаясь во что-то вроде пятна клея.

Главное место в комнате занимала двуспальная кровать – такая громадная, что с первого взгляда даже не замечалась. На ней лежало синее пуховое одеяло и разноцветные махровые простыни, дар братского Вьетнама.

«Тоже к себе водит, – думала Люся, внимательно глядя на металлического человека, – и ничего в этом, выходит, нет страшного. Не я одна...»

– Изделие карпов, – вслух прочитала она надпись на маленькой серой бумажке, приклеенной к кубическому пьедесталу.

– Каких карпов, – сказала Нелли, снимая свой кожаный балахон. – Это советское.

Люся непонимающе подняла на нее глаза.

– Карпы, – объяснила Нелли, отбирая изделие, – это на милицейском языке американцы.

Она осталась в зеленом шерстяном платье, перехваченном тонким черным пояском, – оно очень шло к ее черным волосам и зеленым эмалевым сережкам.

– Раздевайся, – сказала она, – я сейчас.

Люся сняла шубу и шапку, повесила их на рога оленя, служившие вешалкой, подтянула к себе два разных тапочка, сунула в них ноги и пошла в ванную, где первым делом смыла со щек черные косметические ручьи. Потом она пошла на кухню к Нелли. Там был такой же беспорядок, как и в комнате, и так же попахивало прокисшим шампанским. Нелли собирала в пластиковый пакет из продовольственной «Березки» разную еду – две коробки зефира в шоколаде, батон сервелата, булку хлеба и несколько банок пива.

– Это морячкам, – сказала она Люсе. – Пусть согреются. Этот, который на полу рыдал...

– Вадим, – сказала Люся.

– Точно, Вадим. Что-то в нем есть трогательное, светлое.

Люся пожала плечами.

Нелли положила в пакет оба пистолета, взвесила в руке фигуру великого шахматиста и поставила ее на холодильник.

– Пусть на память останется, – сказала она, открывая окно.

В кухню – точь-в-точь как полчаса назад в салон автобуса – ворвались густые клубы пара. Далеко внизу зеленой елочной игрушкой поблескивал автобус, а рядом на снегу покачивались две долгих тени. Нелли кинула пакет – тот полетел, уменьшаясь, вниз и шлепнулся на заснеженном прямоугольнике газона. И сразу к нему кинулись черные фигурки.