Дино Буццати - Избранное

Джованни Дрого — обычный молодой офицер. Его ничто не выделяет из среды его сверстников. „Десятки точно таких же лейтенантов, его товарищи, тоже покидали сейчас отчий кров, но весело, со смехом, словно на праздник собирались“.

Если иметь в виду обычное течение жизни, отправная точка сюжета „Татарской пустыни“ более чем тривиальна. Предполагается, что речь пойдет о самой обыкновенной жизни. Именно поэтому праздник в романе даже не обещается. Ничем не примечательный молодой офицер, оглянувшись на годы, проведенные в Военной академии, понимает: „Жизнь, казавшаяся ему такой ненавистной, навсегда канула в прошлое, а ведь она складывалась из месяцев и лет, которых уже не воротишь“; а чуть дальше еще более горько и определенно: „лучшие годы, годы ранней юности, уже не вернешь“.

Вступление в настоящую жизнь оплачено временем, лучшим временем человеческой жизни. Только что прозвучавший юношеский смех выглядит не слишком уместным: над всем витала „неотвязная мысль, смутное предчувствие каких-то роковых событий, словно он уходил туда, откуда не возвращаются“.

Потерю лучшего времени жизни способны компенсировать лишь по-настоящему значительные, роковые события. Только они могут придать смысл жизни, сделав ее настоящей жизнью. Джованни предстоит мужественно ждать их. Из путешествия в крепость Бастиани он уже никогда не вернется…

В романе много достоверных, точно подмеченных подробностей. По сравнению с „Тайной старого леса“ он выглядит чуть ли не реалистическим. Нетрудно прочитать в нем банальную, много раз рассказанную историю о том, как хорошо отлаженный механизм военной машины затянул в себя и сломал молодого человека, вступившего в жизнь с большими и наивными иллюзиями. Такое антимилитаристское прочтение романа Дино Буццати в принципе допустимо и может быть обосновано рядом примеров, ярчайший из которых — бессмысленное убийство солдата Лаццари, вызывающее внутренний протест не только у главного героя, но и у такого образцового служаки, как старший сержант Тронк. При таком прочтении вопроса, что такое крепость Бастиани, естественно, возникнуть не может. В этом случае она окажется просто одной из многих, если угодно, типичных пограничных застав с их унылым, рутинным, предельно формализованным жизненным укладом и бытом. Поначалу именно так ее и воспринимает Джованни Дрого: „…кому это нужно и для чего? Военный формализм в Крепости доведен, похоже, до абсурдного совершенства… Уехать отсюда, уехать как можно скорее, думал Джованни, выбраться на свежий воздух…“ и т. д.

Антимилитаризм в написанном накануне второй мировой войны романе, несомненно, присутствует, но он не является главной его темой. „Татарская пустыня“ — не обычный реалистический роман, а роман-притча. Аллегорий в нем нет, но символов предостаточно. Крепость Бастиани — не просто крепость. Весь роман строится так, чтобы читатель почувствовал это как можно скорее. Вот герой, которому определено в приказе место его службы, только-только вышел за порог родного дома: „Дрого пытался представить себе, что это за крепость такая — Бастиани, но безуспешно. Он даже не знал точно ни где она находится, ни сколько до нее ехать. Одни говорили, что верхом туда можно добраться за день, другие полагали, что быстрее, но никто из тех, кого он расспрашивал, судя по всему, сам там не бывал“.

Впрочем, тут же выясняется, что дорога в Крепость вроде бы известна. Провожающий Дрого приятель показывает ему на строение, стоящее на вершине далекого холма, и уверяет, будто это и есть Крепость: года два назад он там охотился. Однако, когда после долгого и утомительного пути Джованни наконец попадает в те места, оказывается, что его приятель, видимо, ошибся. Ничего похожего на военные укрепления Дрого не обнаруживает. Он спрашивает у повстречавшегося ему крестьянина, далеко ли еще до Крепости.

До крепости? — переспросил тот. — До какой крепости?

— До крепости Бастиани, — ответил Дрого.

— Никакой крепости здесь поблизости нет, — сказал возница. — Никогда о ней даже не слышал».

Возникает ситуация, заставляющая вспомнить о Кафке. Но крепость Бастиани все-таки не Замок. В конце дня окончательно выбившийся из сил лейтенант видит среди скал в лучах заходящего солнца «геометрически четкую ломаную линию крепостных стен» и не понимает, почему он смотрит на Крепость «как завороженный», чем неодолимо влечет его к себе она, «так далеко спрятавшаяся от всего мира и кажущаяся почти недосягаемой. Какие тайны она хранит?»

На следующий день Джованни Дрого добирается до Крепости. Повстречавшийся ему гарнизонный офицер всячески убеждает его в том, что ничего величественного в Крепости нет. Однако из разговора с ним Дрого узнает, что старая, маленькая, затерявшаяся в горах Крепость, до которой всего два дня пути от его родного города, стоит на краю пустыни, Именуемой Татарской.

Почему Татарской? — спросил Дрого. — Здесь что, были татары?

— В древние времена, возможно, и были. Но, скорее всего, это легенда. Ни в одну из войн никто к нам не подходил с той стороны.

— Значит, Крепость никому не была нужна?

— Никому, — ответил капитан.

Тайна, окружающая Крепость, так и не рассеивается. Что находится за границей, на которой воздвигнута никому не нужная крепость Бастиани, — никто толком не знает и даже как будто боится узнать. Крепость Бастиани — не просто пограничная крепость: она стоит на границе, за которой начинается Неведомое.

У молодого офицера, казалось бы, есть выбор. Он может начать службу в гарнизоне или сразу же вернуться в город. Только чтобы не огорчать коменданта, он соглашается остаться, но всего лишь на четыре месяца, до ближайшего медицинского осмотра. За эти четыре месяца он начинает понимать, почему многие из его товарищей не воспользовались своим правом покинуть захудалую Крепость и служат в ней сверх положенного срока. Ему становится ясно, что с Неведомым связаны не только их страхи, но и большие ожидания. И даже прежде всего ожидания. «Из северной пустыни должна была прийти удача, необычайное приключение, тот чудесный случай, который по крайней мере раз в жизни бывает у каждого. Из-за этой смутной надежды, с течением времени становившейся все более расплывчатой, взрослые мужчины проводили в Крепости лучшие свои годы… живя здесь бок о бок, они лелеяли одну и ту же мечту, хотя никогда не обмолвились о ней ни словом…»

Джованни Дрого уверен, что сам-то он не поддастся ни страхам, ни соблазнам Татарской пустыни. «И все же, — как утверждает автор, который иногда комментирует события, — какая-то неведомая сила препятствует его возвращению в город; возможно, хотя сам он того не замечал, она гнездится в его собственной душе». Проходят четыре месяца, военный врач уже готов подписать справку, позволяющую Дрого вернуться домой, когда тот бросает взгляд в окно и не узнает преобразившуюся вдруг Крепость. Ее стены, сверкая «таинственным и непостижимым живым светом», устремляются к небу, а сама она ширится и сливается с окружающими ее горами, становясь частью величественной и прекрасной природы. И мысль о возвращении домой начинает казаться герою странной и нелепой. «Перед мысленным взором Дрого мелькнула картинка из жизни родного города — бледное такое воспоминание: шумные улицы под дождем, гипсовые статуи, сырые казармы, жалкие колокола, усталые, изнуренные лица, бесконечно длинные вечера, прокопченные потолки. А здесь, в горах, наступала величественная ночь с бегущими над Крепостью облаками, ночь, сулящая что-то необыкновенное. И оттуда, с севера, таинственного, не видимого за стенами севера, — он это чувствовал, — надвигалась его судьба».