Антон Понизовский - Обращение в слух

Не слушаем. Не желаем. Желаем говорить сами. Интерпретировать. Реагировать. Комментировать. Поправлять.

Даже этот всегдашний вздох сожаления, якобы сожаления: «Ах, как же они тяжело живут, ужас». Эта реакция: «Ах, если бы на пять минут раньше». «На пять минут позже». «Ах, если бы врач был другой». Это всё то же самое. Это попытка поправить Бога. Не допустить в себя, не понять, что происшедшее — это единственная реальность. Рассказ Бога — мне. Притча, которую лично Он рассказал лично мне.

— Чем пахнет?

— Сажей?

— Нет, чем-то копчёным.

— Тут раньше была коптильня. Въелось, наверно. За триста-то лет.

— Ты хоть что-нибудь видишь?

— Кажется, ручку кресла.

— Где?

— Вон.

— Нет, не вижу. Почему «притча»?

— Что?

— Ты говоришь, «притча».

— Это не я говорю, это сказал Николай Велимирович: «Весь мир — бесконечное собрание притч». Всё, что случается, — Божья притча. Я окружён ею.

Всё, что со мной происходит, любая мелочь — в конечном итоге, слова, которые Бог говорит лично мне.

— «Притча» — сказка?

— Нет, не обязательно. Образы. Цельные образы. Иносказания.

— Зачем «ино-»?

— Я думаю, чтобы мы приложили хотя бы маленькое усилие.

Помнишь, я говорил, что, мне кажется, Бог нас судит по вектору.

Притча требует маленького усилия. Чтобы я хоть полшага, но сделал сам. Хоть прислушался. Повернул голову к Говорящему. Обратился.

В это мгновение Он меня хочет застать. «В чём застану, в том и сужу». Он не хочет застать меня отвернувшимся. Хочет застать меня обратившимся. Поэтому Он всё время рассказывает мне свою притчу. В любую секунду, сейчас.

Как будто мы посреди хлебного поля. Невероятный избыток, мы ими всё время окружены, этими притчами, этими зёрнами, этим хлебом. Нам протягивают этот хлеб, отламывают и дают — мы отворачиваемся и умираем от голода. Хотя хлеб — вот, везде. Можно жарить его на костре. Можно есть его вместе. В райских посадках.

Но мы не слушаем. Бога своего собственного — не слушаем.

— Я не понимаю, что значит «Бога не слушаем». И я вообще не уверена, что верю в Бога.

Ну вот, я тебя огорчаю?

— В первом веке жил очень возвышенный богослов. Самый мудрый и недостижимо возвышенный. Потом состарился. И уже когда был совсем старенький, то повторял одну очень простую фразу. Он даже не говорил «Верьте в Бога». Он говорил: «Детки, любите друг друга». По-славянски это особенно трогательно звучит: «чадца». «Чадца, любите друг друга».

Эти истории, которые нам рассказали, вообще все эти люди — такое богатство. Такая сказочная пещера. Как будто приданое нам с тобой. Все живые.

А мы их не слышали. Мы их перебивали, пытались их интерпретировать, объяснять. Мы жалели их. А я теперь думаю: может быть, даже не надо сразу жалеть. Чуть попозже: жалеть, возмущаться, сочувствовать — но сначала услышать. Такими, как есть.

Это самое важное: не такими, как хочется, не придуманными — а такими, как есть. Просто слушать. Заставить себя замолчать.

— Снова капает.

— Звякает. Это металл остывает.

— Ну вот, всё порушилось.

— Но мы можем попробовать ещё раз.

— Я не против.

— Ты меня ещё видишь? Хоть что-нибудь видишь?

— Я даже себя не вижу.

— Всё правильно. Всё по плану. Мы превращаемся в слух.

— Значит, нас больше нет?

— Я тебя люблю.

— Я тебя.

— А давно?

— Что «давно»?

— Ну, вот что ты сказала сейчас: «Я тебя». Ты не помнишь, с какого момента?

— Как увидела.

— Эх. Господь мой и Бог мой!

— Что-что?

— Говорю, непонятно, за что мне такое счастье.

Ну? Слушаем?

— Да.

Вот я вам расскажу… значит, как получается… Когда я была ещё маленькой, я толком, в общем-то, не понимала, что произошло. А когда уже стала постарше, я стала сопоставлять, и тогда поняла…

— Тебе слышно?

— Всё слышно.

Жила семья — муж с женой. У них было трое дочерей. Дочери постепенно замуж вышли, у них стали свои дети нарождаться, и…

И они обратились в слух.

В первую очередь благодарю

рассказчиков за искренность и доверие –

и Татьяну Игоревну Орлову

за бесценную помощь.

Низко кланяюсь

протоиерею Николаю (Артёмову),

протоиерею Валентину (Асмусу),

протоиерею Валерию (Кирееву),

прошу благословения и молитв.

Благодарю

Кирилла Олеговича Рыбака,

Евгения Станиславовича Станкевича,

Михаила Григорьевича Блюменкранца

за милость и терпение.

Благодарю

Евгению Константиновну Морозову

и всех моих дорогих друзей — всех, кто верил

и/или продолжает верить,

что у меня получится.

Благодарю мою любимую семью:

всех, кто сейчас со мной –

и тех, кого здесь нет.

Слава Богу за всё!

Universite de Fribourg (франц.) — Университет Фрибура (здесь и далее примеч. автора) .

Sprossensalat (нем.) — салат из проростков (диетическая еда).

Лец гоу ( искаж. англ . Let’s go) — пойдём (уходим).

Rugenbrau (нем.) — сорт пива (точнее, несколько сортов с местной пивоварни).

Salon a cheminee (швейц. франц.) — «каминная комната».

Griottes au kirsch (франц.) — вишни, замоченные в кирше (десертное блюдо).

«Грийотками» (от франц . griottes) — вишенками.

Fun (англ.) — радость, развлечение, удовольствие.

Dies irae (лат.) — День гнева, Судный день.

Au fond (франц.) — в сущности (дословно — «в глубине»).

Fribourgeois (франц.) — зд . фрибуржец, житель города Фрибур.

Fribourgeoise (франц.) — зд . фрибурская.

Кафе о-ле ( франц . cafe au lait) — кофе с молоком.

Articulee (франц.) — зд . внятно сформулированная.

Булшит ( англ . bullshit, разг. груб.) — чушь.

Шамзэлизэ ( искаж. франц . Champs Elysees) — Елисейские поля.

В Бернерском Юберлянде (от нем . Berner Oberland) — в Бернских Альпах.

A la fribourgeoise (франц.) — по-фрибурски.

Choucroute (франц.) — квашеная капуста, приготовленная с мясом, сосисками или колбасой.

Assez (франц. фам.) — зд. хватит (достаточно).

Кен югив пейпа ( искаж. англ . Can you give paper) — можете ли дать бумагу.

Райт? Пейпа? Пен? ( искаж. англ . Write Paper Pen) — писать, бумага, ручка.

Пенсил ( англ . Pencil) — карандаш.

Pelerinage (франц.) — паломничество.

Shot (англ.) — выстрел; порция (рюмка) крепкого напитка.

Беливер (от англ . believer) — верующий.