Дэнни Уоллес - Человек-да

И все же это прозрение. И я улыбаюсь — от того, что услышал, от того, что узнал. Интересно, кто-нибудь еще

в автобусе чувствует то же самое? Я украдкой огляделся вокруг. А вдруг и на моих попутчиков произвела

впечатление простая фраза этого человека — фраза, преисполненная надежды, и оптимизма, и всего того, что я

доселе, оказывается, не принимал во внимание?

Увы, нет. Похоже, кроме меня, ни на кого. Впрочем, это не беда. Время у них есть.

А вот для меня этот человек, что сидит рядом... он изменил все.

— Возможно, это был Христос, — предположил Иан, ставя на стол кружку с пивом. Мы с ним сидели в пабе

«Йоркшир грей», и он уже был под хмельком. — Или Будда! Черт, я был бы не прочь познакомиться с Буддой.

Вид у него на редкость забавный. А тот мужик как выглядел? Если с бородой, то наверняка Христос; если с

пузом, вероятно, Будда.

— Борода у него была, но не как у Христа.

— А пузо? — спросил Иан, глядя на меня с надеждой в глазах. — У него было пузо, как у Будды?

— Уверяю тебя, это был не Будда, а обычный индус. Звали его Махди, как-то так.

— «Махди» звучит почти как «Христос».

— Вовсе нет. И это был не Христос. И зачем Христос вдруг оказался бы в Бетнал-Грин?

— В Бетнал-Грин есть хорошие магазины уцененных товаров.

— Христос — сын Господа, Иан. Ему не нужны магазины уцененных товаров.

— Черт, ты только представь, сколько б бабок водилось у тебя в карманах, будь ты сын Господа.

— Иан... Я пытаюсь рассказать тебе про поворотный момент в моей жизни, а ты талдычишь про Христа в

дешевом магазине.

— Извини, продолжай. Значит, на прошлой неделе ты встретил в автобусе мужика, который не был ни

Божеством, ни сыном Господа, и еще у тебя был твой дневник, так?

Да. И еще мой дневник. Одна из главных причин того, что произошло, — почти столь же важная, как и

автобус. Дневник, который тогда я только-только начал вести, — дабы не забыть все то замечательное, что

делал. Не забыть то восхитительное, безумное, неопределенное время. Очень важное для меня время,

беззаботное время, время, которое я, оглядываясь назад, называю лучшей порой моей жизни.

Правда, листая дневник, я понимаю, что забывать-то нечего. Вернее, нечего помнить.

В прошлом году все было по-другому. Прошлый год был годом приключений. Годом веселья. Годом друзей.

Но я также постепенно начал сознавать, по прошествии полугода, что все мои рассказы — о событиях

прошлого года. И воспоминания тоже. Я путешествовал по великолепию прошлого, упиваясь блаженством

лучших времен. Нет, пожалуй, это не совсем верно. Точнее, совсем неверно. Я блаженствовал, не выходя из

дома.

Несколько месяцев я томился под гнетом впечатления, будто все в моей жизни замечательно. Я холост, мне

двадцать пять лет, живу в одном из самых волнующих городов мира. А оказалось, я, холостяк, сижу в трусах в

своей квартире.

Кризис двадцатипятилетнего возраста — весьма странное чувство. Однажды я его уже испытал, но тогда

жизнь моя не имела определенной направленности. В те же дни я знал, куда двигаюсь. Точно знал. По

наклонной, вниз.

В своем воображении я представлял себя молодым лондонцем, пробивным горожанином. В своем

воображении я все время куда-то бежал, действовал, всегда был в гуще событий. Мне казалось, я сошел прямо с

рекламного плаката. Возможно, я даже думал, что у меня есть мопед.

Как же глубоко я заблуждался. Особенно относительно мопеда.

И именно это я наконец-то пойму, когда приду домой после разговора с тем человеком в автобусе.

Разговорились мы случайно.

До того момента это был обычный будний день. Я работал в Уэст-Энде. После работы, как всегда, помчался в

метро, надеясь добраться домой до часа пик. Очень уж не хотелось трястись в переполненном вагоне, утыкаясь

лицом в чью-нибудь грудь, и резаться о бумагу каждый раз, когда кто-то стоящий рядом переворачивал

книжную страницу.

Мы — я и этот человек — стояли на платформе Центральной линии2, ожидая поезда, который должен был

доставить нас из Холборна в Ист-Энд. Вдруг динамик захрипел, и трескучий голос сообщил, что объявлена

тревога. Нас попросили покинуть метро. Наше путешествие домой затягивалось на час. Нам предлагалось

выйти на улицу, втиснуться в автобусы, которые бы очень медленно поползли по запруженным дорогам под

проливным дождем, везя нас домой.

Мы с тем мужчиной, вскинув брови, переглянулись и улыбнулись, будто говоря: «Да-а, к чему катится мир»,

но друг другу не сказали ни слова. Просто стали подниматься к выходу, как добропорядочные,

законопослушные британцы, каковыми мы и были на самом деле.

— И погодка в самый раз! — заметил мой попутчик, когда мы вышли на улицу и под косым дождем

затрусили к автобусу. Я рассмеялся — пожалуй, слишком громко. Мы показали свои проездные водителю и

влезли в автобус, набитый возмущенными пассажирами.

Через десять минут и три остановки мы нашли для себя по сидячему месту и еще через десять минут

разговорились.

— Куда вы направляетесь? — полюбопытствовал я.

— В Олдгейт, — ответил мой попутчик.

Как оказалось, он был учителем.

И я вдруг неожиданно стал его учеником.

— Так чему он тебя научил? — спросил Иан.

— Скажу через минуту.

— Нет, скажи прямо сейчас. Мне не терпится узнать; какую мудрость он тебе передал, так что ты в срочном

порядке пригласил меня сюда.

— Я тебя сюда не «приглашал».

— Ты по электронке сообщил мне, что твоя жизнь полностью изменилась, и сказал, что хочешь встречаться

чаще.

— Это вряд ли можно назвать приглашением. Скорее, я имел в виду: «Не желаешь ли выпить пивка? »

— Прекрасно. Желаю. Спасибо.

Я вздохнул, поднялся и пошел за пивом.

Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что мое падение по спирали началось после того, как меня в

конце осени бросила моя подружка. Для меня это был шок, сокрушительный удар, перетряхнувший мои

взгляды на жизнь.

Только не думайте, будто я помешан на своей бывшей подружке. Это не история об одержимости, сожалении

и попытке вернуть утраченную любовь. Хорошего охотника из меня никогда не получилось бы, поскольку по

натуре я человек не очень энергичный, да и бинокля приличного у меня нет.

Просто когда тебя неожиданно бросают, начинаешь задумываться о будущем. Я не говорю, что три года,

проведенные с Ханной, были пустой тратой времени. Вовсе нет. То была замечательная пора теплых нежных

отношений. Я только хочу сказать, что после разрыва с близким человеком начинаешь анализировать события

минувших лет и задаешься вопросом: «И что теперь?»

Так что за две недели мне пришлось повзрослеть на три года. Я вновь стал свободным художником —