Николай Телешов - Петух

- С выигрышем, Гаврила Михайлович! - поздравил кто-то кондитера.

Кондитер хотел было улыбнуться, но, завидя, как "Соловой" стал круто заходить, очевидно с каким-то серьезным и обдуманным намерением, вдруг закричал на поздравителя:

- Молчать раньше времени!

Намерение "Солового" заметили все - и все забеспокоились.

Позволяя долбить себе голову и не защищаясь, он все круче и круче заходил, меняя направление и обманывая зоркость врага.

- К глазу... к глазу пошел! - зашептали вокруг, одни с тревогой, другие с одобрением. - К глазу идет!..

Захар Фомич задыхался; сердце в нем усиленно колотилось, немел язык, дрожали губы и щеки, моргали глаза.

Кондитер стоял, ухватив себя обеими руками за виски, с остановившимися выпученными глазами, трактирщик попрежнему благодушно улыбался, подпирая руками бока и растопырив ноги.

- К глазу... к глазу, - шептали Зазубрин и фельдшер вместе, среди общего затишья и напряжения.

- Эх! - взвизгнул кондитер, махнув по воздуху кулаком. - Черт проклятый!

- Глаз вышиб! глаз! - зашумело все собрание.

После напряженного ожидания все вздохнули свободней, точно свалилась гора с плеч. Никто не поморщился.

Только Захар Фомич закрылся на секунду руками и прошептал что-то.

Петухи вновь запрыгали один на другого.

"Соловой" часто падал и, видимо, изнемогал совершенно.

Кондитер и все ободрились.

- Схитрил! - проговорил Зазубрин, с усмешкой взглядывая на Захара Фомича. - А все-таки не взять! Силенки не хватит.

- Ну-ка, "Черный", хвати еще разик! Так! Ну, еще...

так! Ха-ха-ха! - залился фельдшер самодовольным смехом. - Не вывернешься!

"Соловой", однако, вывернулся из-под "Черного"

и перескочил на сторону слепого глаза.

Снова они закружились в клубке.

Кондитер стоял с побледневшими губами: он сознавал опасное положение своего петуха.

- Хитрый черт! Хитрый дьявол! - шипел он, следя за каждым движением "Солового".

- Теперь ему слева не страшно, - заметил трактирщик. - Ишь как с левой руки заворачивает!

- Опять... опять... опять путает, - шептал чей-то трепетный голос. Обманывает... заводит...

Все поднялись на ноги в ожидании близкой развязки.

Кондитер кусал губы, ерошил волосы и ничего не видел, кроме петушьих спин, ног и красных гребней.

- Обошел... обошел! - раздался тихий дрожащий голос.

- К другому лезет... К другому глазу...

Высшее напряжение овладело всеми.

- Тьфу! - отчаянно плюнул вдруг кондитер и, весь красный, визгливо ругаясь, выбежал из сарая: "Соловой"

выклюнул "Черному" второй глаз.

"Черный" зашатался от боли и тьмы и неуверенно побежал по кругу, касаясь боком барьера.

"Соловой", напрягая остаток сил, весь израненный, победоносно помчался за ним вслед, гогоча и хлопая крыльями.

В "уважаемой" все обступили Захара Фомича. Тот, рассеянно глядя, держал на руках "Солового", бережно завернутого в носовой фуляровый платок. Трактирщик, улыбаясь и поздравляя, подал ему пачку мелких кредитных денег.

- Пожалуйте-с: пятьдесят рублев! Десять процентов за помещение удерживаю, - мягко говорил он, щеголяя иностранным словом и выговаривая с ударением на первом слоге. - Великолепнейший петушок-с! С выигрышем, может, спрыснуть желаете? Егорка! Приготовь стол!.. Водочки, закусочки, Захар Фомич, желаете? Винца холодненького: белого, красного... мадерки, портвейнцу? Может, шампанчику, на радостях?..

Захар Фомич сунул деньги в карман и молча повернулся, чтобы уйти.

- А с выигрышем-то? - остановил его фельдшер, точно требовал долг. Куда ж вы, батенька? С выигрышем!

Обычай - что закон.

За спиной где-то визгливо ругался кондитер и слышался чей-то оправдательный лепет.

- Прочихали четвертную, дьяволы, а? Говорили, дрянной петух; где ж он дрянной?.. Где подлец Травников? Заманили старика, черти, облапошили? Только доброго петуха изгадили - у, сволочи!

Захар Фомич недоумевающе глядел на фельдшера, а тот, ухватив его за рукав, требовал угощения. Трактирщик искоса поглядел на них и куда-то исчез, приложив к носу палец.

- Обычай таков - понимаете? - убеждал фельдшер.

Старик готов был уже сдаться, но петух задергался у него в руках.

- Петенька! - сочувственно прошептал Захар Фомич, наклоняясь к петуху, как к больному ребенку, и, невзирая на общее неудовольствие, вышел на улицу.

1888