Лев Толстой - Альберт

Эти знакомые слова показались внезапно так умны, так новы и справедливы Альберту, что он перестал играть и, стараясь не двигаться, поднял руки и глаза к небу. Он чувствовал себя прекрасным и счастливым. Несмотря на то, что в зале никого не было, Альберт выпрямил грудь и, гордо подняв голову, стоял на возвышении так, чтобы все могли его видеть. Вдруг чья-то рука слегка дотронулась до его плеча; он обернулся и в полусвете увидал женщину. Она печально смотрела на него и отрицательно покачала головой. Он тотчас же понял, что то, что он делал, было дурно, и ему стало стыдно за себя. "Куда же?" спросил он ее. Она еще раз долго, пристально посмотрела на него и печально наклонила голову. Она была та, совершенно та, которую он любил, и одежда ее была та же, на полной белой шее была нитка жемчугу, и прелестные руки были обнажены выше локтя. Она взяла его за руку и повела вон из залы. "Выход с той стороны", - сказал Альберт; но она, не отвечая, улыбнулась и вывела его из залы. На пороге залы Альберт увидал луну и воду. Но вода не была внизу, как обыкновенно бывает, а луна не была наверху: белый круг в одном месте, как обыкновенно бывает. Луна и вода были вместе и везде - и наверху, и внизу, и сбоку, и вокруг их обоих. Альберт вместе с нею бросился в луну и воду и понял, что теперь можно ему обнять ту, которую он любил больше всего на свете; он обнял ее и почувствовал невыносимое счастье. "Уж не во сне ли это?" - спросил он себя. Но нет! это была действительность, это было больше, чем действительность: это было действительность и воспоминание. Он чувствовал, что то невыразимое счастье, которым он наслаждался в настоящую минуту, прошло и никогда не воротится. "О чем же я плачу?" - спросил он у нее. Она молча, печально посмотрела на него. Альберт понял, что она хотела сказать этим. "Да как же, когда я жив", - проговорил он. Она, не отвечая, неподвижно смотрела вперед. "Это ужасно! Как растолковать ей, что я жив", - с ужасом подумал он. Боже мой! да я жив, поймите меня! - шептал он.

"Он лучший и счастливейший", - говорил голос. Но что-то все сильнее и сильнее давило Альберта. Было ли то луна и вода, ее объятия или слезы - он не знал, но чувствовал, что не выскажет всего, что надо, и что скоро все кончится.

Двое гостей, выходившие от Анны Ивановны, наткнулись на растянувшегося на пороге Альберта. Один из них вернулся и вызвал хозяйку.

- Ведь это безбожно, - сказал он, - вы могли этак заморозить человека.

- Ах, уж этот мне Альберт, - вот где сидит, - отвечала хозяйка. - Аннушка! положите его где-нибудь в комнате, - обратилась она к служанке.

- Да я жив, зачем же хоронить меня? - бормотал Альберт, в то время как его, бесчувственного, вносили в комнаты.

28 февраля 1858 г.