Лев Толстой - Хозяин и работник

- Бегу ей настоящего нет, снежно, - сказал Василий Андреич, гордясь своей хорошей лошадью. - Я раз в Пашутино ездил на нем же, так он в полчаса доставил.

- Чаго? - спросил, не расслышав из-за воротника, Никита.

- В Пашутино, говорю, в полчаса доехал, - прокричал Василий Андреич.

- Что и говорить, лошадь добрая! - сказал Никита.

Они помолчали. Но Василию Андреичу хотелось говорить.

- Что ж, хозяйке-то, я чай, наказывал бондаря не поить? - заговорил тем же громким голосом Василий Андреич, столь уверенный в том, что Никите должно быть лестно поговорить с таким значительным и умным человеком, как он, и столь довольный своей шуткой, что ему и в голову не приходило, что разговор этот может быть неприятен Никите.

Никита опять не расслышал относимый ветром звук слов хозяина.

Василий Андреич повторил своим громким, отчетливым голосом свою шутку о бондаре.

- Бог с ними, Василий Андреич, я не вникаю в эти дела. Мне чтобы малого она не обижала, а то бог с ней.

- Это так, - сказал Василий Андреич. - Ну, а что ж, лошадь-то будешь покупать к весне? - начал он новый предмет разговора.

- Да не миновать, - отвечал Никита, отворотив воротник кафтана и перегнувшись к хозяину.

Теперь уж разговор был интересен Никите, и он желал все слышать.

- Малый возрос, надо самому пахать, и то все наймали, - сказал он.

- Что же, берите бескостречного, дорого не положу! - прокричал Василий Андреич, чувствуя себя возбужденным и вследствие этого нападая на любимое, поглощавшее все его умственные силы, занятие - барышничество.

- А то рубликов пятнадцать дадите, я на конной куплю, - сказал Никита, знавший, что красная цена бескостречному, которого хочет ему сбыть Василий Андреич, рублей семь, а что Василий Андреич, отдав ему эту лошадь, будет считать ее рублей в двадцать пять, и тогда за полгода не увидишь от него денег.

- Лошадь хорошая. Я тебе желаю, как самому себе. По совести. Брехунов никакого человека не обидит. Пускай мое пропадает, а не то чтобы как другие. По чести, - прокричал он своим тем голосом, которым он заговаривал зубы своим продавцам и покупателям. - Лошадь настоящая!

- Как есть, - сказал Никита, вздохнув, и, убедившись, что слушать больше нечего, пустил рукой воротник, который тотчас же закрыл ему ухо и лицо.

С полчаса они ехали молча. Ветер продувал Никите бок и руку, где шуба была прорвана.

Он пожимался и дышал в воротник, закрывавший ему рот, и ему всему было не холодно.

- Что, как думаешь, на Карамышево поедем али прямо? - спросил Василий Андреич.

На Карамышево езда была по более бойкой дороге, уставленной хорошими вешками в два ряда, но - дальше. Прямо было ближе, но дорога была мало езжена и вешек не было или были плохенькие, занесенные.

Никита подумал немного.

- На Карамышево хоть и подальше, да ездовитее, - проговорил он.

- Да ведь прямо только лощинку проехать не сбиться, а там лесом хорошо, - сказал Василий Андреич, которому хотелось ехать прямо.

- Воля ваша, - сказал Никита и опять пустил воротник.

Василий Андреич так и сделал и, отъехав с полверсты, у высокой, мотавшейся от ветра дубовой ветки с сухими, кое-где державшимися на ней листьями, свернул влево.

Ветер с поворота стал им почти встречный. И сверху пошел снежок. Василий Андреич правил, надувал щеки и пускал дух себе снизу в усы. Никита дремал.

Они молча проехали так минут десять. Вдруг Василий Андреич заговорил что-то.

- Чаго? - спросил Никита, открывая глаза.

Василий Андреич не отвечал и изгибался, оглядываясь назад и вперед перед лошадью. Лошадь, закурчавившаяся от пота в пахах и на шее, шла шагом.

- Чаго ты, говорю? - повторил Никита.

- Чаго, чаго! - передразнил его Василий Андреич сердито. - Вешек не видать! Должно, сбились!

- Так стой же, я дорогу погляжу, - сказал Никита и, легко соскочив с саней и достав кнут из-под соломы, пошел влево и с той стороны, с которой сидел.

Снег в этом году был неглубокий, так что везде была дорога, но все-таки кое-где он был по колено и засыпался Никите в сапог. Никита ходил, щупал ногами и кнутом, но дороги нигде не было.

- Ну что? - сказал Василий Андреич, когда Никита подошел опять к саням.

- С этой стороны нету дороги. Надо в ту сторону пойти походить.

- Вон что-то впереди чернеет, ты туда дойди погляди, - сказал Василий Андреич.

Никита пошел и туда, подошел к тому, что чернелось, - это чернелась земля, насылавшаяся с оголенных озимей сверх снега и окрасившая снег черным. Походив и справа, Никита вернулся к саням, обил с себя снег, вытряхнул его из сапога и сел в сани.

- Вправо ехать надо, - сказал он решительно. - Ветер мне в левый бок был, а теперь прямо в морду. Пошел вправо! - решительно сказал он.

Василий Андреич послушал его и взял вправо. Но дороги все не было. Они проехали так несколько времени. Ветер не уменьшался, и пошел снежок.

- А мы, Василий Андреич, видно, вовсе сбились, - вдруг сказал как будто с удовольствием Никита. - Это что? - сказал он, указывая на черную картофельную ботву, торчавшую из-под снега.

Василий Андреич остановил уже вспотевшую и тяжело водившую крутыми боками лошадь.

- А что? - спросил он.

- А то, что мы на захаровском поле. Вон куда заехали!

- Вре? - откликнулся Василий Андреич.

- Не вру я, Василий Андреич, а вправду говорю, - сказал Никита, - и по саням слышно - по картофелищу едем; а вон и кучи, - ботву свозили. Захаровское заводское поле.

- Вишь ты, куда сбились! - сказал Василий Андреич. - Как же быть-то?

- А надо прямо брать, вот и все, куда-нибудь да выедем, - сказал Никита. - Не в Захаровку, так на барский хутор выедем.

Василий Андреич послушался и пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от ветра полыни и соломины; иногда въезжали в глубокий и везде одинаково белый ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.

Снег шел сверху и иногда поднимался снизу. Лошадь, очевидно, уморилась, вся закурчавилась и заиндевела от пота и шла шагом. Вдруг она оборвалась и села в водомоину или в канаву. Василий Андреич хотел остановить, но Никита закричал на него:

- Чего держать! Заехали - выезжать надо. Но, миленький! но! но, родной! - закричал он веселым голосом на лошадь, выскакивая из саней и сам увязая в канаве.

Лошадь рванулась и тотчас же выбралась на мерзлую насыпь. Очевидно, это была копаная канава.

- Где ж это мы? - сказал Василий Андреич.

- А вот узнаем! - отвечал Никита. - Трогай знай, куда-нибудь выедем.

- А ведь это, должно, Горячкинский лес? - сказал Василий Андреич, указывая на что-то черное, показавшееся из-за снега впереди их.