Людмила Молчанова - Белый аист

— Ты ко мне, Агнюша?

Наедине он всегда называл её по имени.

— Как по-вашему, у Климовой злокачественная опухоль? — внезапно спросила она, подходя бочком к столу.

Старик потёр лоб, припоминая, о какой больной идёт речь, и, вспомнив, прищурился. Постучав остро заточенным карандашом по столу, он, словно мимоходом, спросил:

— Наверное мать какой-нибудь подружки? Или мамина знакомая? У неё есть родственники?

— Просто жалко её почему-то… — Агничка помедлила и совсем тихо добавила: — У неё сын есть!

Старик неопределённо гмыкнул, потом, помолчав, неожиданно попросил:

— Агнюша, увидишь сейчас маму, скажи, что я её ожидаю. А Климова… Посмотрим ещё раз на рентгене, но кажется…

— А кто будет делать операцию? Кондратий Степанович, не ответив, снова склонился над бумагами. Огорчённая Агничка поспешила выйти.

Грузная, пожилая санитарка мимоходом бросила ей:

— Галина Ивановна в перевязочной, но лучше повременить.

Агничка тихо вошла в первую комнату. Из второй, соседней, доносился ровный, спокойный голос матери:

— Мы все желаем вам добра, Николай Павлович, и ваша обида напрасна.

— Но я не могу так… — послышался раздражённый баритон Ранцова. — Ну, хорошо! Положим… я виноват, но кричать на меня, как на студента, да ещё при всех…

В полуоткрытую дверь была видна прямая спина хирурга, его тщательно подстриженный затылок. Николай Павлович прошёл к водопроводному крану, сбросил в раковину резиновые перчатки.

— Я работаю третий год в вашей клинике, — снова обиженно продолжал он, — и до сих пор не получал от вас особых замечаний. А старик придирается по каждому поводу. В конце концов могут быть врачебные ошибки…

— Человеку новую шестерёнку не вставишь. — Взяв со стола тоненький, похожий на пёрышко скальпель, мать со вздохом положила его обратно и после недолгого молчания сказала: — Не о том говорите, Николай Павлович! Ответ вы держите не передо мной и Кондратием Степановичем, а перед своей совестью…

— Ну, вынесите мне взыскание… выговор, снимите с работы, — он ожесточённо принялся намыливать руки.

— В вестибюле сидят жена и мать Терентьева, — голос матери, зазвенев, сорвался.

Ранцов опустил голову.

— Я уйду из клиники…

Мать помолчала, затем раздельно произнесла:

— Не отпустим. При таком отношении к людям отпустить… В других клиниках такие же больные, так же доверяют свои жизни врачам… — И помедлив, она добавила уже мягче — И по другой причине не расстанемся с вами. Нам нужны талантливые хирурги. И на Кондратия Степановича обижаетесь напрасно. Вчера в облздраве он так горячо защищал вашу кандидатуру для поездки в Москву на конференцию. Вы знаете о союзной конференции хирургов?

Держа перед собой мокрые руки, Николай Павлович с минуту недоверчиво смотрел на мать, затем его пасмурное лицо посветлело.

Мать скупо улыбнулась.

— Запомните, Николай Павлович, — продолжала она, — нас учили не только владеть скальпелем, но и относиться к человеческой жизни, как к своей собственной. Звание врача — особое звание и обязывает ко многому. Для нас не должно существовать ни личных обид, ни дурного настроения… Иначе…

Забыв наказ Кондратия Степановича, Агничка выскользнула из перевязочной. В коридоре она облегчённо вздохнула и, не оглядываясь, заспешила к выходу.

Она сразу заметила среди посетителей Володю Климова. Прислонившись к одной из колонн, он внимательно читал какую-то записку. Девушка отвернулась, медленно подошла к барьеру, долго снимала халат, едва сдерживая желание ещё раз посмотреть в сторону юноши. Она растерялась и не могла попасть в рукава пальто, когда Володя неожиданно подошёл к ней.

— Вы ещё здесь? — вырвалось у неё.

— Я пришёл ещё раз. Стою и вас ожидаю, — сказал он вполголоса.

— Меня?

Странная тревожная радость заполнила сердце Агнички. Но в следующую минуту она вздохнула и нахмурилась. Дурочка. Парень просто хочет узнать о матери, а она…

Они отошли в уголок за колонну и помолчали.

— Ничего страшного у вашей мамы нет, — наконец смущённо начала Агничка. — Утром на обходе её смотрели.

Сжимая в кулаке записку, Володя усмехнулся.

— Мама тоже пишет, что ей хорошо. Но это неправда. Когда она волнуется, то буквы так и скачут во все стороны. Едва разобрал её иероглифы.

— Пока бояться нечего. Если будет нужна операция, я попрошу маму…

Володя вздохнул:

— Вот за это спасибо! Я слышал про вашу маму. Говорят, она замечательный хирург. А обманывать не надо. Вы не умеете обманывать. Сразу покраснели.

Агничка прикусила губу и быстро пошла к выходу. Володя, пропустив её в дверь, замешкался возле велосипеда, прислонённого к стене у подъезда.

Немного погодя она услышала позади себя весёлое позвякивание звоночка и скосила глаза на сверкающие спицы поравнявшегося с нею переднего колеса. Юноша пошёл рядом, нога в ногу.

До сих пор Агничке приходилось дружить лишь с ребятами со своего курса. Это были просто товарищи по учёбе — и только. Сегодня, кажется, произошло что-то особенное. Было неловко, чуть беспокойно и непривычно радостно.

Дойдя до конца чугунной ограды, Агничка, Поколебавшись, решила пройти домой через парк. Володя не отстал.

Было далёко за полдень. С безоблачного неба щедро светило солнце, и дорожки аллей успели просохнуть после ночного ливня. Поравнявшись с серой безлапой лягушкой, Агничка не удержалась и озорно показала ей кончик языка. Володя непонимающе уставился на неё, и она, рассмеявшись, пояснила:

— Не люблю эту жабину. Как увижу её, так кислородную подушку почему-то вспоминаю.

— Кислородную подушку?

— Ну да! Это, когда человеку становится очень плохо и он начнет задыхаться. Понимаете, не хватает воздуха и сердце не хочет работать.

И он вот так дышит. — Раскрыв рот, она прерывисто и часто задышала. — Тогда ему несут подушку с кислородом. Знаете, как. жалко бывает больных? Кажется, всё бы сделала для них. — Смутившись, Агничка после недолгого молчания спросила: — А вы где учитесь? Володя улыбнулся.

— У нас тоже так бывает. Растёт, например, яблонька, зацветёт и вдруг… погибнет. Наша группа здорово волнуется. Выводим сорт пшеницы на опытном участке. Каждый день по очереди ездим в поле смотреть. Пока не всходит…

— В сельхозе учитесь! — догадалась Агничка и, разочарованно вздохнув, добавила: — Медицина лучше. Медицина — благородное дело.

— Ну уж…

Заспорили горячо и серьезно.

У главного фонтана они остановились.

Уже пустили воду, и в позе мраморного аиста, в горделиво закинутой голове, в размахе сильных крыльев чудилось теперь не ожидание, а торжество. Будто, отдохнув после дальнего пути, он пел весеннюю песню. Звуки этой песни слышались в водяных брызгах, которые весело, со звоном вылетали из длинного клюва и сверкающим каскадом спадали вниз. Песня весны звучала в шелесте молодой листвы тополей, в беспокойном грачином крике и даже в скрипе песка под ногами. День был замечательный, не похожий на другие, обычные дни.