Иван Лазутин - Суд идет

— Что с тобой, Митя?

Дмитрий улыбнулся одними губами. Улыбка получилась вымученная.

— Прихворнул немного.

— У тебя, наверное, температура? — Ольга приложила холодную ладонь ко лбу Дмитрия. — Ты что-нибудь принимал?

Шадрин еле заметно покачал головой, и тут же резкая боль исказила его лицо. Он поднес ладонь к глазам.

— У вас есть в комнате градусник?

— Нет, — сквозь зубы ответил Шадрин, не отнимая от глаз ладони.

Ольга поспешно разделась, бросила пальто на тумбочку, стоявшую у двери, и выбежала из комнаты.

Вскоре она вернулась.

Расстегнув ворот нательной рубахи Дмитрия, она сунула под мышку холодный градусник.

— Может, за врачом сходить?

— Не нужно.

«Милая, наивная Ольга!.. Ты волнуешься и переживаешь, считая, что у меня пустяковый грипп. Что будет с тобой, когда ты узнаешь обо всем?» — с тоской подумал Шадрин, стараясь не встречаться глазами с Ольгой.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. Глядя на рдевшие щеки Дмитрия, на его ввалившиеся глаза, под которыми залегли голубоватые впадины, Ольга почувствовала недоброе. За год дружбы с Дмитрием ей раза два приходилось ухаживать за ним, когда он лежал с температурой, но такого состояния у него никогда не было. Особенно ее тревожил взгляд Дмитрия: отчужденный, затаивший в себе что-то страдальческое.

О том, что у него высокая температура, Дмитрий понял по лицу Ольги, когда она смотрела на градусник. Что-то дрогнуло в уголках ее губ, но она ничего не сказала, только резкой отмашью руки стряхнула ртутный столбик и молча положила градусник на тумбочку, стоявшую у изголовья кровати.

— Я на минуту отлучусь, — суховато сказала она и стала поспешно одеваться.

— Ты куда?

Второпях Ольга никак не могла попасть в рукав.

Дмитрий поднял руку и сделал жест, которым хотел остановить ее, но Ольга молча вышла из комнаты.

Догорал последний солнечный квадрат на стене. Пройдет еще несколько минут, и его не станет в комнате. С подоконника, прямо на одеяло, по-прежнему стекала крупными мутными каплями вода. Равномерное падение капель начинало раздражать Дмитрия. Его бесило, что он не может встать и навести на окне порядок.

Прислушиваясь к шагам в коридоре, он ждал, когда по дощатому полу бойко застучат каблучки Ольги.

Больше всего его пугала мысль о том, что рано или поздно она все равно узнает о его болезни и о ее роковом исходе. Может быть, поэтому за год дружбы с ней он так боялся приблизить ее к себе, чтобы, в случае их расставания, она не так остро переживала.

На противоположной стене теплилась золотистая солнечная полоска шириной в ладонь. Глядя на нее, Дмитрий загадал: «Если Ольга успеет вернуться, пока кусочек солнца будет еще жить в комнате, — произойдет чудо, и все страхи пройдут бесследно. Если же она опоздает — значит, чудес на свете нет, значит, прав был седой хирург-профессор…» А мысленно Дмитрий молил: «Не торопись, солнце!.. Не дай потухнуть маленькой иллюзии…»

Шадрин вздрогнул, когда дверь в комнату открылась и в нее вошли Ольга и врач из студенческой поликлиники. Это была Вера Николаевна, добрая, рано поседевшая женщина, которую студенты любили за ее кроткий нрав. Она не только лечила, но и по-матерински жалела студента даже в том случае, если он жаловался не на болезнь, а на безденежье, на плохую память, на то, что иногда сосет под ложечкой от недоедания. Вера Николаевна понимала, что такое карточная система и что такое аппетит здорового молодого человека. Она не жалела своего свободного времени, часами обивала пороги в профкомах, спорила с начальством, пугала тем, что будет жаловаться выше, пока наконец не добивалась своего — наиболее слабым студентам давали дополнительные обеденные талоны. Она на свой риск и страх направляла некоторых студентов в стационар, который был здесь же, при поликлинике. Сама следила, чтоб таким «больным» выделяли дополнительные порции. А однажды — это было года два назад — Вера Николаевна предложила и Дмитрию лечь на обследование, чтобы хоть в стационаре тот отдохнул немного от общественной работы. Но Шадрин отказался.

Врач прощупала пульс больного и стала расспрашивать о самочувствии. После некоторого молчания Дмитрий, глядя куда-то через плечо Веры Николаевны, тихо сказал:

— Ольга, выйди, пожалуйста.

В первую минуту Ольга не поняла просьбы, но потом, сообразив, что Дмитрий не только больной, но к тому же и мужчина, как-то сразу растерялась и молча вышла из комнаты.

Оставшись один на один с врачом, Шадрин не знал, с чего начать тяжелый разговор. Потом все-таки заговорил:

— Доктор, я об этом вам не говорил никогда. Но теперь, кажется, придется все выкладывать. Я тяжело болен… — И Дмитрий неторопливо стал рассказывать, как его ранило на подступах к Варшаве, как без сознания доставили на санитарном самолете в Москву в военный госпиталь, как известный профессор Николаев делал ему сложную операцию. Упомянул даже о разговоре профессора с ассистентом.

Историю болезни, которая лежала в чемодане Шадрина, Вера Николаевна достала сама. Быстро пробежав ее глазами, она остановилась на том месте, где врачебной комиссией по-латыни было написано заключение.

К тому, что было сказано в истории болезни, Вера Николаевна отнеслась внешне спокойно. Достав из своей аптечки жаропонижающие таблетки, она тут же заставила Шадрина выпить их и неразборчивым, как почти у всех врачей, почерком написала направление в больницу.

— Вот так, голубчик, придется вам недельки две полежать в клинике.

— Доктор, вы думаете, что на свете бывают чудеса? — невесело улыбнувшись, спросил Дмитрий, жадным взглядом стараясь прочесть выражение лица Веры Николаевны.

— Вы о каких чудесах говорите?

По губам Шадрина снова проползла горькая болезненная усмешка.

— Зачем кладете меня в больницу?

— У вас высокая температура, обычная гриппозная температура, но она дурно влияет на вашу аневризму. А поэтому… придется недельки две полежать в больнице. Там уход, там врачи, вас понаблюдают, и вы быстро поправитесь.

— Значит, температура у меня не связана с… с этой…

— Нет, нет… — Вера Николаевна понимала, что больному тяжело было произносить ненавистное ему и страшное слово «аневризма», поэтому не стала дожидаться, когда Шадрин назовет свою болезнь. — У вас самый настоящий грипп с температурой, вот он немного и раскачал сердечко.

Шадрин смотрел на Веру Николаевну печальными глазами. Во взгляде его была детская нежность.

— Вера Николаевна, вы не ответили на мой вопрос. Скажите, бывают на свете чудеса?

Значение этого вопроса и тон, каким он был задан, Вера Николаевна хорошо понимала. Но ответ, который смог бы сразу рассеять неверие и угнетенное состояние больного, на ум не приходил. И только спустя некоторое время, когда она уже выписала рецепт и уложила в сумочку термометр и коробку с таблетками, Вера Николаевна привстала, мягко улыбнулась и уверенно сказала: