Даниил Курсовский - Новый друг. Часть 2

Мы с Женькой переглянулись. Что моя мама имела в виду, интересно?..

— Конечно, нарисуем. — успокоил наших мам дядя Паша. — Но, может быть, завтра?.. А сейчас давайте еще искупаемся, а?.. И потом, это… День кончается, и детям пора спать!..

— А взрослым?.. — с обидой буркнул Женька.

— А взрослые еще поообщаются друг с другом… — сказал мой папа с такой многозначительной интонацией, что наши мамы вдруг густо покраснели и шумно, прерывисто вздохнули.

И мы вновь отправились купаться.

Несмотря на то, что у нас был домик на колесах, наши мамы еще на всякий случай захватили и двухместную палатку. И примерно такая же палатка была и у наших пап, так что после купания они принялись расставлять обе палатки, а наши мамы постелили нам в фургоне, и прилегли с нами, чтобы покормить нас перед сном.

Мне о многом хотелось поговорить с мамой в этот вечер, но, занятый питанием, говорить я не мог. «Ладно, еще успеется!..» — думал я, поглаживая, как всегда, мамину свободную грудь, чувствуя, что сегодня она какая-то особенная. И мамин сосок у меня во рту был тоже особенный. Горячий такой, чуткий… А ее молоко тоже приобрело совершенно удивительный вкус, так что я впитывал его, впитывал, из одной груди, из другой, и никак не мог остановиться.

А мама гладила мне спинку, нежно похлопывала по попе своей горячей рукой, и я буквально таял от ее привычной ласки, которая сегодня казалась мне тоже какой-то особенной.

Конечно, я знал, что мама сейчас думает о папе, но это не мешало ей думать и обо мне. Наоборот, чем больше она думала о папе, тем нежнее становились ее мамины ласки. И в этот вечер я особенно отчетливо ощущал себя самым счастливым младенцем на свете.

Точно так же, я думаю, чувствовал себя и Женька, потому что я слышал мягкие хлопки тети Светиной руки по Женькиной попе, и ее тихий голос, когда она шептала на ушко Женьке всякие глупенькие ласковые слова, которые так нравятся всем младенцам. И Женька, не выпуская мамин сосок, тоже что-то погукивал ей через нос, и тетя Света еле слышно хихикала ему в ответ. Ей очень нравилась эта его привычка.

За стеной фургона стало тихо. Мы поняли, что папы установили палатки, и ждут в них наших мам, но мамы и не думали торопить нас, а папы не собирались торопить их.

Думая о чем-то своем, очень взрослом, впитывая прелесть этого необыкновенного вечера, наши любимые родители делали все возможное, чтобы ничем не нарушить нашего младенческого счастья.

Но постепенно мы с Женькой уснули и уже не слышали, как наши мамы тихо поднялись, укрыли нас легкими покрывалами и вышли из фургона…

6

Проснулись мы с Женькой уже днем, от одного желания. Мы быстро выскочили из фургона и пристроились с двух сторон у большой сосны. Быть все время голышом очень удобно, знаете ли, а в некоторые моменты — особенно!..

Затем мы огляделись. Наших родителей нигде не было видно. Зато мы увидели две палатки, ярко-зеленую и пятнистую, по разным сторонам от фургона. Из них не доносилось ни звука.

Мы с Женькой тихо подошли к зеленой палатке и осторожно заглянули туда. В ней, ничем не накрытые, крепко спали мои мама и папа, лежа как две ложечки в ящичке. Папа лежал сзади мамы, уткнувшись ей в плечо и тихо посапывая. Вид у них обоих был счастливый и безмятежный, как у младенцев.

Но младенцами-то здесь были мы с Женькой! И нам обоим хотелось одного и того же — прильнуть к маминой груди!.. Так, как это бывало каждое утро.

Я посмотрел на мамины груди. Они были такие красивые, такие полные! Их соски меня так и манили!.. И мне захотелось тихонько вползти в палатку и пристроиться к ней. Я бы даже ее не разбудил, она бы спала дальше, а я бы кормился себе спокойненько!..

Женька догадался о моем желании.

— Не надо… — со вздохом сказал он. — Пусть поспят немного. Мои, конечно, тоже так…

Я вздохнул ему в ответ.

— Ну ладно, — сказал я. — Пойдем тогда поплаваем…

И мы пошли поплавали.

Потом еще поплавали.

Потом взяли из фургона маски для ныряния и долго рассматривали рыбок, шныряющих в воде.

Потом мы повалялись на песке, потому что солнце поднялось уже довольно высоко, и этот новый день тоже становился жарким, как и вчерашний.

Потом мы построили маленький замок из песка. Он получился очень красивым. Но мы не стали им любоваться. Нам уже было невтерпеж!..

— Пора их будить!.. — решительно сказал я.

— А как?.. — спросил Женька! – Может быть, пощекотать им ноги?..

— Нет, мы разбудим их ненавязчиво! — предложил я. — Как наши папы рассказывали!..

И мы принялись носиться по воде у самого берега, плескаться и вопить изо всех сил.

Минут через пять мы остановились и прислушались. Из палаток по-прежнему не доносилось ни звука.

Это уже переходило все границы!..

— Ну, что теперь?.. — спросил Женька.

— Теперь?.. Пора переходить к решительным действиям! — сказал я. — И да пребудет с нами сила наурари!..

Мы с Женькой хлопнули ладонь о ладонь и пошли к палаткам.

Мои мама и папа спали все в том же положении, на левом боку. Это было мне только на руку!.. Я осторожно вполз внутрь, прильнул к маме, захватил губами ее левую грудь, и принялся сосать. Ее свободную грудь я поглаживал рукой, как всегда. Молоко буквально брызнуло мне в рот — так много его накопилось. И его вкус вновь показался мне просто необыкновенным. Или, может быть, я уже очень проголодался в это утро…

Я сосал мамину грудь и сосал, и мне казалось, что мама спит. Но вдруг я почувствовал, как она зашевелилась. А потом ее рука погладила меня по плечу, провела по спинке и очень приятно, как всегда, охватила попу.

— Мишенька, малыш! — прошептала мама, целуя меня в голову. — Прости меня! Я так сладко уснула, как не спала уже десять лет…

«Прощаю!..» — гугукнул я ей, не выпуская грудь. И мама тихонько засмеялась мне в ответ. Как мне было приятно слышать этот смех! Я прижался к маме сильнее и обнял ее крепко-крепко, а она принялась мягко меня похлопывать.

— Сокровище ты мое голопопое!.. – шепнула она мне.

И опять засмеялась. Голопопым сокровищем мама называла меня часто, но, очевидно, она подумала о том, что сейчас ведь тоже была голопопой!.. И ей было очень приятно, что к ее попе сзади прикасался папа. И не только к попе, а ко всему ее голенькому чуткому телу.

Я почувствовал, что маме сейчас очень хорошо. Присутствие папы помогало ей ощущать себя женщиной, а со мной она была замечательной мамочкой.

Так что она тоже была сокровищем – и для меня, и для папы.

Тут зашевелился и папа. Он приподнялся на руках, и, моргая спросонок, стал смотреть на меня. Я, не выпуская мамину грудь, посмотрел на него снизу вверх, и увидел, что папа улыбается.

Я прикрыл глаза.

— А Миша-то у нас, оказывается, заправский младенец! — сказал папа негромко.