Андрей Кураев - Неамериканский миссионер

В Египте в случае мора «в городе Илифии,- пишет Манефон,- заживо сжигали людей, которых называли Тифоновыми, и, провеивая их пепел, рассеивали и уничтожали его» ( Плутарх . Об Исиде и Осирисе, 73).

Индийские Законы Ману (II век до Р. Х.) предписывали: «За всякие заклинания, за наговоры на кореньях, за колдовство всякого рода – в случае неуспеха – штраф в двести [пан]» (Законы Ману. 9, 290). Наказание было сопоставимо со штрафом за грабеж – около 2 килограммов золота (см.: Артхашастра. 3, 17). Однако если результатом колдовства будет смерть, то колдуну – смертная казнь [15]. Кроме государственного наказания, браминами налагаются религиозные «епитимьи» за такие равные друг другу грехи, как «чародейство и колдовство посредством кореньев… незажигание священных огней, воровство, неуплата долгов, изучение ошибочных книг и занятие ремеслом танцора и певца» (Законы Ману. 11, 64 и 66).

Японские законы гласили: «Если кто-либо из-за ненависти изготовит колдовское изображение или письменное заклинание или устно проклянет кого-либо и таким путем вознамерится погубить другого человека, то виновного судить как за заговор с целью убийства со снижением наказания на две ступени (в делах, касающихся родственников, наказание не уменьшать). Если в результате колдовства умрет человек, то в любом случае судить как за действительное убийство… Если для колдовства использованы личные вещи государя, то виновного обязательно повесить» [16]. Другой японский закон содержал «индекс запрещенных книг»: «Нельзя в частных домах хранить: астрономические приборы, сочинения по астрономии, китайские карты; гадальные карты; китайские военные сочинения; книгу предсказаний; за нарушение этого запрета – 1 год каторги» [17].

Законы Двенадцати таблиц Древнего Рима, составленные в V веке до Р. Х., предполагали, что виновный в сглазе мог быть приговорен к смертной казни [18]. Тексты этих законов дошли до нас в неполном виде. В восьмой таблице есть статья (VIII, 8а), начинающаяся с формулировки преступления: «Кто заворожит посевы…» [19], но далее – обрыв текста и формулировка наказания отсутствует. Впрочем, эта лакуна восполняется по цитации этого закона Плинием: «По Двенадцати таблицам, за тайное истребление урожая назначалась смертная казнь… более тяжкая, чем за убийство человека» (Естественная история. 18, 3. 12. 8-9).

Платон мечтал об обществе, в котором закон об отравлении и ворожбе будет выражен так: «…Если окажется, что человек из-за магических узлов, заговоров или заклинаний уподобился тому, кто наносит другому вред, пусть он умрет, если он прорицатель или гадальщик. Если же он чужд искусства прорицания и все-таки будет уличен в ворожбе, пусть его постигнет та же участь, что и отравителя из числа обычных людей; пусть суд решит, какому наказанию его следует подвергнуть» (Законы, 933d). Демосфен «привлек к суду жрицу Теориду и добился этой казни» ( Плутарх . Демосфен, 14). Теориду обвиняли именно в чародействе, причем казнена она была со всей своей семьей [20].

Так что вполне уместен вопрос Августина: «Может быть, христиане установили эти законы, карающие магические искусства? Разве перед христианскими судьями был обвинен в магии Апулей [21]?» (О Граде Божием. 8, 19).

Русская «Повесть временных лет» под 1071 годом рассказывает о том, как языческие волхвы в Верхнем Поволжье убивали женщин, обвиняя их в колдовстве. «Явились два волхва из Ярославля, говоря, что “мы знаем, кто урожай держит”. И отправились по Волге и, куда ни придут, тут же называли знатных женщин, говоря, что та жито удерживает, а та – мед, а та – рыбу, а та – меха. И приводили к ним сестер своих, матерей и жен своих. Волхвы же прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу, либо белку и убивали много женщин…». На допросе они пояснили, что убитые ими женщины «удерживают урожай, и если истребим, перебьем их, будет изобилие». Поскольку речь шла о регионе с финно-угорскими традициями, представляется возможным сопоставить этот рассказ с ритуалами мордвы, бытовавшими еще в XIX веке. «Когда наступало время общественных жертвоприношений языческим богам мордвы, специальные сборщики ходили по дворам и собирали всякую снедь, но непременно брали ее у женщин. Обнаженные по пояс женщины, перебросив мешочки с продуктами через плечи, стояли спиной к двери в ожидании сборщиков. Последние отрезали мешочки, укалывая при этом женщину пятикратно в плечо» [22].

Арабский путешественник Абу Хамид ал-Гарнати, посетивший Восточную Европу в середине XII столетия, побывал и в Верхнем Поволжье. Об одном из живущих там племен он поведал следующее: «У них каждые 10 лет становится много колдовства, а вредят им женщины из старух-колдуний. Тогда они хватают старух, связывают им руки и ноги и бросают в реку: ту старуху, которая тонет, оставляют и знают, что она колдунья, а которая остается поверх воды,- сжигают на огне» [23].

Так что неприязнь людей к колдунам совершенно независима от христианства…

Вот франкская «Салическая правда» VI века. Назвать ее памятником христианского права и христианской культуры затруднительно. Это самое что ни на есть «традиционное право» (хоть уже и смягченное влиянием римской правовой культуры и церковной проповеди). И вполне традиционное, «общечеловеческое» отношение к колдовству стоит за его параграфами: «Если кто причинит порчу другому и тот, кому она причинена, избежит опасности, виновник преступления, относительно которого будет доказано, что он допустил его, присуждается к уплате 63 солидов. Если кто-нибудь нашлет на другого порчу или положит на какое-либо место тела навязь, присуждается к уплате 62,5 солидов. Если какая-нибудь женщина испортит другую так, что та не сможет иметь детей, присуждается к уплате 62,5 солидов» [24](Салическая правда, 19). Германское право привнесло в европейскую судебную, уже знакомую нам по вавилонским источникам практику «испытания водою» (Leges visitgothorum. 6, 1, 3) [I].

Как сказал Б. Мелиоранский, «языческие понятия об отношениях религии к государству оказались во много раз живучее самого язычества» [25].

Полторы тысячи лет понадобилось языческим страхам для того, чтобы пронизать собою церковную этику.

«Народная вера в ведьм и в их способность околдовывать людей вплоть до XII-XIII веков считалась “ложным суеверием”. Составители пособий для исповеди – пенитенциалиев, или “покаянных книг”, распространившихся в Европе с VII века, рассматривали подобные суеверия своих прихожан как “губительную заразу” и неоспоримое свидетельство утраты “истинной веры”, а замеченным в ней полагалась двухлетняя епитимья… Католическая Церковь никогда не была замечена в склонности к телесным наказаниям или казни за колдовство. Даже за вредоносное (смертоносное) колдовство полагалось самое большее 7 лет покаяния на хлебе и воде. Собственно, осуждались не столько возможные последствия колдовских действий, успех которых в глазах Церкви был сомнительным, сколько сама вера в их эффективность, означавшая все то же идолопоклонство. Иное дело – реакция светских властей. [В их глазах] колдун подлежал наказанию не за отступление от истинной веры, а за причиненный ущерб… Повторю еще раз: до IX века светское законодательство упорно делало акцент не на самом факте колдовства, а на степени вреда, наносимого колдуном… Отношение официальной Церкви к народной вере в силу взгляда в раннем Средневековье остается не совсем ясным, так как из Евангелия непонятно, верил ли в нее Сам Христос, и теологи этот аспект народных представлений никак не комментируют. Но в народе вера в “дурной глаз” сохранялась на протяжении всего Средневековья, что явствует из перечня вопросов, которые приходской священник должен задавать прихожанам на исповеди. “Покаянные книги” ничего не говорят нам о болезнях и несчастьях, происходящих от “сглаза”, зато осуждают веру “некоторых женщин” в возможность взглядом или оговором околдовывать и изводить соседских утят, гусят, цыплят и прочую живность» [26]. И лишь в XIV веке с возможностью «сглаза» соглашаются католические богословы, причем Фома Аквинский при этом ссылается на труды Аристотеля и Авиценны, откуда он выводит, что душа старой женщины чаще бывает исполненной зла, отчего сам взгляд ее становится ядовитым и опасным, особенно для детей (Сумма теологии. 1, 92, 4).