Иоанн Мейендорф - Византийское наследие в Православной Церкви

Перенос столицы Римской империи в Константинополь в 324 г. и имперское покровительство, оказанное Церкви императором Константином и его преемниками, создали совершенно новые условия в христианском мире. На Западе вторжения варваров вскоре значительно ослабили влияние империи, но на Востоке оно оставалось в полной силе. Константинополь, «Новый Рим», называемый также и Византием — наименованием древнего города на Босфоре, избранного Константином в качестве местоположения новой столицы, — оставался столицей империи вплоть до 1453 г. Более тысячелетия он был признанным центром православного христианства для большей части Восточной Европы и Ближнего Востока. Термин Byzantium употребляется сегодня для обозначения и города Константинополя, и самой Восточной Римской империи, чтобы отличить то и другое от «Ветхого Рима» и языческой империи. Роль Константинопольской

Церкви в христианизации Востока почти во всем подобна успехам Римской Церкви на латинском Западе. Надо заметить, впрочем, что название «византиец», «византийский» (Byzantine) в Средние века употреблялось редко. «Византийцы» говорили по-гречески и называли себя ромеями (Romans). И на латинском Западе империю называли Romania, да и мусульмане именовали ее Рум.

Сохранение империи на Востоке обеспечило императору активную роль в делах Церкви. Это, однако, не означает, что взаимоотношения Церкви и государства в Византии можно выразить какой-нибудь простой формулой или понятием, наподобие «цезарепапизма». С одной стороны, не подлежит сомнению, что христианская империя унаследовала от языческих времен административный и финансовый порядок ведения религиозных дел и что этот порядок почти автоматически и без возражений был перенесен самим Константином на христианскую Церковь. Но с другой стороны, христианская вера была несовместима с эллинистическим и римским представлением об императоре как о божественном существе: единственным царем, единственным κύριος [господином] был Христос. Поэтому, следуя примеру Евсевия Кесарийского в его слове на погребение Константина (337 г.), византийцы видели в императоре полномочного представителя или вестника Христова, «равного апостолам» (ίσατιόστολος), ответственного в особенности за распространение христианства среди языческих народов и за «внешние дела» христианской религии — управление и финансы (отсюда употребленный Евсевием титул императора: έττίσκοττος ιών έκτος [епископ внешних дел]).

Эта роль императора в делах Церкви так и не получила развития в виде фиксированной, юридически оформленной системы. Она была ясно обусловлена одним решающим фактором — православием императора. Императору-еретику подчиняться не следовало. Многочисленные герои веры — Афанасий Александрийский (f373), Иоанн Златоуст (t407), Максим Исповедник (|662), Иоанн Дамаскин (Ϊ750), Феодор Студит (759-826) — почитались святыми после своей смерти, наступившей в результате противления императорской воле; в то же время память многих императоров, в частности, Констанция I (337-361), Льва III (717-741), Константина V (741-775) и Михаила VIII (1250-1282), была официально предана проклятию из-за того, что они поддерживали неправославные учения.

Наиболее близкий к теоретическому определению текст об отношениях Церкви и государства в Византии, Шестая новелла Юстиниана (527-565), называет священство и императорское достоинство «двумя величайшими Божьими дарами» человечеству и подчеркивает их общее божественное происхождение. Идеал, изображаемый Шестой новеллой, — это «гармония» между двумя властями. Та же идея общей ответственности перед Богом императора и Константинопольского патриарха выражена и в «Эпанагоге», введении в свод законов IX столетия. И все же эти тексты похожи скорее на благочестивое увещание, чем на юридическое определение. Византийцы хорошо понимали, как трудно на языке христианской веры выразить динамические и поляризованные отношения между «земным» и «небесным», «старым» и «новым», «мирским» и «священным».

В придворных церемониях и официальных текстах на императора часто переносили язык ветхозаветной монархии; но как Давид и Соломон были прообразами мессианского царства, так христианский император неизбежно рассматривался как образ Христа. Он созывал соборы и при желании всегда мог оказывать решающее влияние на церковные назначения, в том числе назначение Константинопольского патриарха и тех епископов, которые играли важную дипломатическую роль в византийских иностранных делах (Охридского архиепископа, русского митрополита и др.). Надо сказать, что между 379 и 1451 гг. из 122 Константинопольских патриархов 36 были силой низложены под давлением императоров [2] Е. Herman, Cambridge Medieval History IV, 2 (Cambridge, 1967), p. 109. .

Однако относительную зависимость патриаршего сана от императора надо рассматривать в контексте постоянной нестабильности самой императорской власти. Две трети всех византийских императоров были убиты или низложены, причем многие из них стали жертвами, по крайней мере частично, собственной религиозной политики.

Когда христианство утверждалось в качестве официальной религии Римского государства — процесс, начавшийся при Константине (324-337) и завершившийся при Феодосии I (379-395), — Церковь не имела всеобщей административной структуры. Никейский собор (325 г.) признал полномочия лишь областных епископских синодов, возглавляемых своими «митрополитами» и облеченных властью поставлять новых епископов (правила 4 и 5). Однако он признал и то, что некоторые епископские кафедры традиционно пользовались авторитетом, выходящим за пределы одной области. Три из них упоминались особо: Александрия, Антиохия и Рим (правило 6). Как Александрия, так и Антиохия играли важную роль на Востоке в церковных делах и богословских спорах IV века. Они были в то время общепризнанными интеллектуальными и культурными центрами восточного христианства, и к V столетию их епископы обычно именовались «патриархами».

Александрийский архиепископ, называемый также «папой», возглавлял церковь, которая не только уходила корнями в первоначальное христианство (ср. авторитет школы Оригена в III в.), но также охватывала обширный и многолюдный регион Египта, Ливии и Пентаполя, где христианская вера очень рано завоевала сердца простого народа. Александрийские миссионеры обратили в христианство и Эфиопию (IV в.). Афанасий Александрийский был героем борьбы с арианами. Его преемник Кирилл добился осуждения Нестория на Ефесском соборе (431 г.). Однако преемник Кирилла Диоскор отверг решения Халкидонского собора (451 г.). Все эти богословские перипетии отражали характерное александрийское стремление подчеркивать Божество Христа, даже за счет умаления реальности Его человечества. Антихалкидонский раскол «монофизитов», которые всегда составляли большинство в Египте, был не только постоянным орудием подрыва религиозного единства Византийской империи, но и проложил путь мусульманскому завоеванию Египта.